Бату лишь в смятении смотрел, как Субудай, оскалившись, щерит зубы.
Тэмуге обильно потел, хотя воздух во дворе дворца был холоден. Под долгополым одеянием чувствовался нож. Созванных сегодня утром никто не обыскивал, но все равно Тэмуге на всякий случай спрятал клинок так, что тот скреб в паху, отчего приходилось идти вразвалку.
На расстоянии слышался стук молотов – звук, в последнее время сопровождавший Тэмуге решительно всюду и ставший неотвязным, как головная боль. Работы по укреплению Каракорума велись день и ночь, и так должно было продолжаться вплоть до той минуты, когда на горизонте покажутся стяги Чагатая. Если Сорхатани с Дорегене удержат город до возвращения Гуюка, то их будут превозносить над всеми женщинами. Мужчины станут в красках расписывать, как они готовились к обороне Каракорума, всем своим детям и внукам. Лишь имя Тэмуге, хранителя ханских библиотек, пребудет в безвестности.
Он холодно смотрел, как Сорхатани обращается к небольшой группе собравшихся. Алхун, старший тысячник ханских кешиктенов, тоже присутствовал здесь. Чувствовалось, как он подозрительно на него косится, и Тэмуге предпочитал не отвечать на его взгляд. Глубоко вдыхая холодный воздух, он думал, просчитывал, решал. Как-то его брат Чингисхан – давно, еще в молодости, – зашел в юрту одного из влиятельных вождей и перерезал ему глотку. Казалось бы, тут брату и конец, но нет: своими увещеваниями и угрозами он утихомирил то племя. А вот интересно, кто-нибудь из этих людей остановился бы и прислушался к нему, к Тэмуге?
Под одеждой он тайком нащупал рукоять ножа. Похоже, предопределения не существует, есть только то, что человек сам берет и отстаивает. В свое время Тэмуге явился свидетелем кровавого зарождения державы. Понимают они или нет, но этим городом они обязаны ему – всем своим добром, самой своей жизнью. Если бы не Чингисхан, мужчины и женщины, собравшиеся на этом дворе, сейчас пасли бы на степных просторах скот, мерзли в убогих юртах и, как когда-то, враждовали между собой до смертоубийства; один род впивался бы в горло другому. А теперь люди даже жили дольше, чем те, кого Тэмуге знал в детстве. Цзиньские и магометанские врачеватели нынче спасают от недугов, которые раньше считались смертельными.
Несмотря на клокотавшую в нем ярость, какая-то часть Тэмуге пребывала в ужасе от задуманного. Он вновь и вновь устало опускал руки, твердя себе, что шанс упущен: его шанс сыграть в истории заметную роль. Но затем всплывала память о братьях, и он чувствовал, как они исподволь смотрят и посмеиваются над его нерешительностью. Всего одна смерть, и ничего более; неужто у него не хватит духу? Чувствуя, как по шее струйкой стекает пот, хранитель библиотек машинально отер ее рукой, привлекая этим движением внимание Яо Шу. Их глаза встретились, и Тэмуге снова ощутил, что не одинок. Ханский советник ничего от него не утаил. Он ненавидел Сорхатани лютой ненавистью, и это побудило и Тэмуге разоткровенничаться о своих мечтах и замыслах.
Сорхатани тем временем распределила дневные задания, отпустила ответственных должностных лиц, а сама повернулась уходить. С ней тронулась и Дорегене, уже что-то по пути обсуждая.
– Одну минутку, моя госпожа, – подал голос Тэмуге.
Слова вырвались из уст как бы сами собой. Сорхатани спешила, а потому в ответ лишь махнула ему – мол, ступай следом – и по лестнице сошла в уединенный переход, ведущий в дворцовые покои. Именно этот ее мимолетный жест и вызвал у Тэмуге вспышку гнева, а вместе с тем и решимости. Терпеть с собой обращение как с каким-нибудь просителем со стороны этой женщины просто недопустимо. И хранитель библиотек бросился вдогонку, черпая силы в присутствии Яо Шу, который тоже подстраивался под его шаг. Воровато оглядевшись на выходе со двора, Тэмуге слегка нахмурился, заметив там по-прежнему бдящего Алхуна.
Сорхатани между тем допустила ошибку: в затененном коридоре она позволила Тэмуге подойти к себе слишком близко. Он попытался ухватить ее со спины за руку, но женщина выдернула пальцы из его потной ладони.
– Что ты хотел, Тэмуге? – бросила Сорхатани. – У меня еще уйма дел утром.
Для слов сейчас вряд ли подходящее время, но Тэмуге, чтобы улучить момент, все же заговорил, одновременно под полой нашаривая нож. Рука отчаянно дрожала.
– Мой брат Чингисхан не захотел бы, чтобы его землями повелевала женщина, – пробормотал он.
В тот момент, когда он вынул нож, Сорхатани напряглась. Дорегене тихонько ахнула и в страхе отступила на шаг. Глаза Сорхатани потрясенно распахнулись. Тэмуге ухватил ее левой рукой, а правую занес, целя в грудь.
И тут запястье ему перехватило с такой силой, что он пошатнулся и ойкнул. Оказывается, его удерживал Яо Шу, взгляд которого был полон ледяного презрения. Тэмуге дернулся, но куда там: стискивает как железной клешней. Сердце от охватившей паники затрепыхалось испуганной птицей.
– Презренная самозванка! – взвизгнул Тэмуге. В углах рта пузырьками вскипала слюна. Он сейчас вряд ли что-то соображал.
– Что ж, Яо Шу, – холодно произнесла Сорхатани. – Получается, ты был прав. – На Тэмуге она даже не взглянула, как будто его здесь и не было. – Извини, что я усомнилась в твоих словах. Но я действительно не думала, что он настолько глуп.
Яо Шу сдавил запястье сильнее, и нож со звоном упал на каменный пол.
– Этот человек всегда был слаб, – сказал советник, встряхнув Тэмуге так, что тот вскрикнул. – Как прикажете с ним поступить?
Сорхатани озадаченно смолкла, и тогда Тэмуге вроде бы опомнился.