Сзади послышались шаги. В комнату вошел слуга Сунтай. На этот раз известие Чагатай получил раньше своего главного осведомителя. Раскрасневшееся уродливое лицо Сунтая вызывало улыбку: не иначе как от бега запыхался.
– Время, Сунтай, – произнес Чагатай с глазами, блестевшими от слез. – Хана больше нет, и я должен собирать в дорогу свои тумены.
Взгляд слуги упал на застывшего в согбенной позе ямского гонца, и, мгновенно сориентировавшись, он тоже встал на колени. Только голову склонил еще ниже.
– Твое слово, мой повелитель хан.
Гуюк, галопом скачущий по лесной тропинке, подался в седле, держа на весу копье. Впереди среди листвы, в пестрых пятнах солнца, мелькала спина сербского конника, рискующего на такой скорости расстаться не только с конечностями, задевающими острые сучья, но и с головой. От тяжести поднятого для удара копья мышцы руки горели. Гуюк на скаку привстал в стременах, чтобы не так ныли бедра, чуть сменив положение корпуса. Сражение вот уже несколько дней как закончилось, но они с Мунке все еще гонялись со своими туменами по лесам за недобитыми врагами, чтобы в живых их осталось как можно меньше и они не смогли бы прийти на помощь венгерскому королю. Гуюк снова подумал о численности этнических венгров, что попадались по обе стороны здешнего приграничья. Субудай, конечно же, был прав, направив сына Угэдэя на юг, где столько деревень могло откликнуться на призыв Белы. Теперь они этого не сделают: их с Мунке бросок по этим землям не оставил им шанса.
Заслышав дальний звук рога, Гуюк ругнулся. Он уже приблизился к сербу настолько, что видел, как тот то и дело в ужасе озирается. Но уговор есть уговор. Подхватив брошенные на деревянный седельный рог поводья, он плавно их натянул. Лошадь послушно перешла с галопа на рысь, а перепуганный серб исчез за деревьями. Гуюк напоследок насмешливо отсалютовал ему копьем, подбросив, ухватил оружие за середину и сунул в притороченный сбоку чехол. Рог зазвучал снова, а затем в третий раз. Гуюк нахмурился: что там у Мунке такого срочного?
Он поехал обратно по тропе, видя, как тут и там из-под зеленой сени деревьев выезжают воины и весело перекликаются, хвастаясь своими подвигами. Один с гордостью потрясал зажатыми в кулаке золотыми цепочками: на лице его при этом была такая понятная, простодушная радость, что Гуюк невольно улыбнулся.
Когда Субудай послал его сюда, Гуюк опасался, что это своего рода наказание. Было ясно, что орлок таким образом удаляет от Бату ближайших друзей. Поход на юг славы не сулил. Но если сейчас он услышит приказ возвращаться к Субудаю, то эти проведенные в самостоятельном походе недели будут вспоминаться с большим удовольствием. Даже жалко, что все закончилось так скоро. С Мунке они взаимодействовали хорошо, оба научились помогать и доверять друг другу. Конечно же, Гуюк быстро проникся к Мунке заслуженным уважением. Тот был неутомим, принимал быстрые и правильные решения, и пусть в нем не было блеска, свойственного Бату, зато он всегда оказывался там, где нужно. Каким для Гуюка стало облегчением, когда несколько дней назад Мунке обратил в бегство большой отряд сербов, устроивших в предгорье засаду на два Гуюковых мингана.
Лес заканчивался, начиналась каменистая возвышенность, и из зарослей Гуюк выбирался по неровному, поросшему травой и подлеском склону. Уже было видно, как на расстоянии строится тумен Мунке, а со всех сторон появляются воины Гуюка. Его конь легким галопом поскакал к месту сбора.
Уже на расстоянии Гуюк заслышал позвякивание бубенцов, – оказывается, к ним прибыл ямской гонец. Сердце взволнованно забилось: видимо, есть какие-то новости. А то, находясь в отрыве от остальной армии, живешь как на отшибе, варишься в своем походном мирке. Направляя лошадь, Гуюк заставлял себя успокоиться. Должно быть, это Субудай призывает их назад для окончательного броска на запад. Отец-небо их поход явно благословил; за все проведенные здесь месяцы Гуюк ни разу не пожалел, что проделал далекий путь из родного края. Гуюк был еще молод, но уже представлял себе грядущие годы, когда все, кто участвовал в этом великом завоевании, образуют некое боевое товарищество. Сам он уже чувствовал, что у них появилась и взаимовыручка в опасных ситуациях, и даже что-то вроде братства. Что бы там ни замышлял Субудай, а своих военачальников, во всяком случае молодых, он меж собой сплотил.
Подъезжая к Мунке, Гуюк вдруг заметил, что лицо у того красное и злое. Вот те раз. Гуюк вопросительно поднял брови, на что Мунке ответил раздраженным пожатием плеч.
– Этот человек утверждает, что будет разговаривать только с тобой, – указал он на молодого ямского гонца.
Гуюк посмотрел с удивлением. Паренек был заляпан грязью и припорошен пылью, что, в общем-то, естественно. Шелковая рубаха на нем насквозь пропотела. Оружия не было, а только кожаная сумка на спине, с которой он сейчас возился, снимая.
– Мне строго-настрого велено, господин, передать послание лично в руки Гуюку. У меня и в мыслях не было нанести кому-нибудь оскорбление. – Последнее он адресовал Мунке, который буравил его сердитым взглядом.
– Наверное, у орлока Субудая какие-то свои соображения, – рассудил Гуюк, принимая сумку и расстегивая ее.
Вид у юного гонца был измотанный, а еще ему было явно неловко перед такими высокопоставленными людьми. Однако важность поручения перевешивала, и он пояснил:
– Мой господин, орлока Субудая я не видел. Сообщение ямской почтой пришло из Каракорума.
Вынув из сумки единственный пергаментный свиток, Гуюк застыл. Когда он оглядывал печать, те, кто находился рядом, заметили, как молодой военачальник побледнел. Быстрым движением он сломал воск и развернул письмо, проделавшее путь почти в пять тысяч миль.
Читая, он прикусил губу, а глаза несколько раз подряд возвращались к началу: он все еще не мог уяснить смысл послания. Наконец Мунке не вынес напряженной тишины.
– Что там, Гуюк? – спросил он тревожно.