Тот медленно повернулся.
– Умер мой отец, – выговорил он непослушными губами. – Хан умер.
Мунке, оглушенный известием, какое-то время сидел на лошади, но затем спешился и опустился на колени, склонив голову. Вслед за ним стали опускаться другие. Весть быстро разлеталась по строю, и вот уже коленопреклоненными стояли оба тумена. Гуюк посмотрел поверх опущенных голов, по-прежнему не в силах до конца все осознать.
– Встань, темник, – сказал он. – Я этого не забуду. Но теперь я должен срочно возвращаться домой, в Каракорум.
Мунке с бесстрастным лицом поднялся и, прежде чем Гуюк успел его остановить, припал лбом к продетому в стремя сапогу ханского сына.
– Позволь мне принести тебе клятву верности, – сказал он. – Окажи мне такую честь.
Гуюк посмотрел на него сверху вниз пристально, со светящейся в глазах гордостью.
– Будь по-твоему, темник, – тихо произнес он.
– Хан мертв, – откликнулся Мунке и произнес слова присяги: – Отдаю тебе свои юрты и лошадей, свои соль и кровь. Я пойду за тобой, мой повелитель хан. Даю тебе слово, а слово мое – железо.
Гуюк чуть заметно вздрогнул, когда эти слова раскатистым эхом повторили те, кто стоял вокруг на коленях. Это сделали все. В затянувшемся молчании Гуюк оглядел тумены, а еще город за горизонтом, который видел только он один.
– Свершилось, мой повелитель, – сказал Мунке. – Мы принадлежим тебе одному.
Одним движением он вскочил в седло и с ходу начал отдавать приказы ближайшим от него тысячникам.
Гуюк по-прежнему держал пергамент в вытянутой руке, словно боялся об него обжечься. Слышно было, как Мунке командует туменам отправляться на север, на соединение с Субудаем.
– Нет, Мунке, я должен ехать нынче же, – выговорил сын Угэдэя. Глаза его как будто остекленели, а кожа на солнце приобрела восковой оттенок. Он едва почувствовал, как Мунке подъехал к нему на лошади вплотную, как легла ему на плечо его рука.
– Теперь, мой друг, тебе понадобятся и остальные тумены, – сказал он. – Причем все.
Субудай понуро брел в темноте. Рядом слышался сонный плеск воды. Пахло людьми и лошадьми: отсыревшей одеждой, потом, бараньим жиром и навозом; все эти запахи мешались в промозглом ночном воздухе. Настроение у Багатура было скверное: на его глазах медленно порубили в куски целый минган воинов, которые пытались по его приказу удержать мост. Со своей задачей они справились, и основные силы венгров переправляться не стали. Король Бела послал на тот берег лишь тысячу тяжелых всадников, чтобы закрепить плацдарм к утру. С огнями монгольского становища вокруг спать они не будут. И все-таки жертва монголов была не напрасной. Король Бела оказался вынужден ждать до утра, прежде чем его войска хлынут через мост, чтобы продолжить преследование монгольской армии.
Субудай устало повращал шеей, чувствуя, как хрустят позвонки. Воодушевлять людей речью или отдавать новые приказы не было смысла. Они ведь тоже наблюдали, как стоял до последнего минган. Слышали крики раненых, видели тяжелые всплески, с которыми умирающие падали в воду. Полноводная Шайо текла быстро, и так же быстро шли ко дну воины в доспехах, будучи не в силах подняться на поверхность.
Прибывающая луна заливала все вокруг своим светом. Река блестела, словно серебряная цепочка, уходя в далекую мутную мглу, в которой сейчас с тихим плеском пробирались через брод тумены. Двигались они скрытно. Этот брод, разведанный еще при первом пересечении реки после того, как монголы спустились с гор, и был ключом к замыслу Субудая. Все, что видел Бела, заставляло его думать, будто монголы бегут. А отчаянная оборона моста доказывала, что он им нужен. Потом Субудай использовал ночные часы и свет месяца, взошедшего над рекой и прилегающими к ней равнинами. Замысел, что и говорить, был рисковый, но орлок так же, как и его люди, устал отступать.
За рекой остались лишь пехотинцы. Они сидели вокруг тысяч ночных костров – вернее, не сидели, а передвигались от одного к другому, создавая видимость огромного становища. Сам же Субудай повел тумены через брод в трех милях к северу. Лошадей вели пешком, в поводу, чтобы враг передвижения не видел и не слышал. В резерве Багатур не оставил ни одного тумена. Если план провалится, то венгерский король, ворвавшись с рассветом на тот берег, сотрет пехотный заслон с лица земли.
Вдоль строя Субудай шепотом послал приказ: шагать быстрей. Чтобы перевести через реку столько людей, требуются часы, особенно если при этом еще и стараться соблюдать тишину. Вновь и вновь он посматривал вверх, где месяц своим перемещением по небосводу указывал время, оставшееся до рассвета. Войско короля Белы огромно. Понадобится целый день, чтобы как следует посчитаться за понесенные потери.