Его соседями были люди разные: частью такие же ссыльные, как он сам, частью – люди вольные. Иногда кто-то куда-то переселялся, кто-то умирал, жилплощадь освобождалась, но долго никогда не пустовала: почти мгновенно в освободившуюся комнату вселялись новые жильцы. Шла война, жилья в городе не хватало, многие жили в землянках, по сравнению с которыми барачные комнатки считались просто-таки роскошными апартаментами. В них был деревянный пол, имелись печи, которые можно было топить, что в условиях Сибири имело немаловажное значение. Оттого-то все и стремились поскорее занять такую жилплощадь.
Комната, в которой жил Гепп, была крайней, а это означало, что соседи у него были лишь с одной стороны. В соседней, разделенной тонкой стенкой комнате жила женщина, которую все звали Степанидой. Жила она одна, без мужа, но зато со взрослым сыном. Впрочем, ее сына Гепп видел лишь несколько раз и то мельком. Вскоре после того, как он заселился в комнату, сына призвали в армию и отправили на фронт.
Жила Степанида тихо, никаких громких звуков сквозь стену Гепп никогда не слышал. Но вот в последнее время он их стал слышать. Иногда в вечернее и ночное время за стеной звучали приглушенные голоса: один женский и другой низкий, как бы мужской. Вначале Гепп не обращал на голоса никакого внимания – бубнят себе и бубнят. Затем он подумал, что, должно быть, Степанида обзавелась тайным ночным сожителем. Иван по-прежнему не вникал в еженощные ночные бормотания за стеной – они его никак не касались.
Но однажды, возвращаясь поздним вечером с работы, он ненароком обратил внимание на оконце комнаты соседки Степаниды. Окошко было тускло освещено, шторки раздвинуты, и в окно, прислонясь к стеклу, смотрел какой-то мужчина. Или даже не мужчина, а парень. Увидев Геппа, парень в испуге отпрянул от окна, чья-то рука моментально задернула шторки, свет в комнате тотчас же погас.
Ивану это показалось странным, но он не придал этому мимолетному событию особого значения и, наверно, забыл бы о нем, если бы этот случай не повторился, причем почти точь-в-точь. Было такое впечатление, будто у Степаниды проживал какой-то парень, и он не хотел, чтобы его видел кто-нибудь посторонний. А это означало, что парень у Степаниды прятался. А коль прятался, то, значит, имел на то причину. То есть был не в ладах с местной властью, и причем в больших неладах, иначе зачем было прятаться?
По большому счету, Геппу было все равно, кто прячется у Степаниды. Не в ладах, так не в ладах. Он, Гепп, и сам был не в ладах с властью, но скрывал это всеми доступными способами. И потому он даже втайне сочувствовал незнакомцу, прячущемуся у соседки за стеной, кем бы этот незнакомец ни был. Он даже готов был ему помочь, если его помощь когда-нибудь понадобится, хотя, конечно, понятия не имел, в чем такая помощь может заключаться.
Так продолжалось до тех пор, пока Иван не встретился с Миловидовым и между ними не состоялся памятный разговор. Геппу предстояло в короткий срок найти диверсантов-подрывников, и он подумал о прячущемся за стеной незнакомце. Коль он прячется, то почему бы ему не стать одним из диверсантов? Коль он скрывается, то, похоже, власть его сильно допекла, и деваться ему некуда, да и терять нечего. А из этого следовало, что незнакомец – вполне подходящая кандидатура. Надо только придумать способ, как с ним поближе познакомиться.
И Гепп придумал. Ночью, когда бубнеж за стеной был особо слышен, – похоже, Степанида ругалась со своим таинственным квартирантом, – Гепп вышел во двор, подошел к двери комнаты Степаниды и громко постучал. На окошке колыхнулась штора, в окне мелькнула чья-то тень, и вскоре из-за двери раздался женский голос:
– Кто там стучит? Что надо?
– Это Иван, – ответил Гепп.
– Какой еще Иван? – спросили из-за двери.
– Иван Гепп, сосед.
– А что надо?
– Надо поговорить.
– О чем?
– Об одном важном деле.
– О каком таком деле? – Степанида явно не хотела отпирать дверь.
– Говорю же, о важном. Срочном.
– Это ночью-то?
– Да, ночью, – сказал Гепп. – О таких делах лучше говорить по ночам.