Дело в том, что некоторые люди испытывают сильную печаль и тоску по умершему, которые не уменьшаются со временем. Они поглощены умершим и иногда выражают желание присоединиться к нему. Отказываются принять реальность потери и не могут вспоминать о близком в позитивном ключе. Часто они реагируют иррационально, обвиняют себя и верят, что позволили человеку умереть.
К счастью, Дафна не относилась к их числу. Ее переживания были обычным горем, естественной реакцией на потерю человека, которого она очень любила.
Все люди приспосабливаются к потере по-разному. Терпение помогает адаптироваться к новой норме. Я сказала Дафне, что замена настоящего времени прошедшим может занять некоторое время, но это совершенно здравая реакция. Я процитировала слова британского психиатра Колина Мюррея Паркса, который писал: «Боль горя — такая же часть жизни, как и радость любви; возможно, это цена, которую мы платим за любовь»[258].
В эмоциональном состоянии Дафны меня беспокоило не горе, а ее вина за это горе. Нас (как общество в целом) постоянно осаждают сообщениями, призывающими нас быть счастливыми. Если ваши ощущения не дотягивают хотя бы до жизнерадостности и оптимизма, то это кажется ненормальным и подлежит исправлению. Мы становимся всё более нетерпимыми к негативным чувствам. Если вам грустно, воспряньте духом. Если у вас тревога, успокойтесь. Если вы злитесь, махните рукой и забудьте.
Я все чаще встречаю пациентов, которые убеждены, что плохие ощущения неприемлемы и их следует лечить, как-то контролировать, как-то от них избавляться. Друзья советуют им сосредоточиться на хорошем и благодарить судьбу. Такое позитивное мышление
Несомненно, психиатры внесли свой вклад в мантру «Не беспокойся, будь счастлив» с помощью нашего шведского стола диагнозов и чрезмерно усердных блокнотов с рецептами. То же самое верно и для сторонников позитивного подхода, которые настаивают на том, что счастье — это выбор и нет худа без добра.
Я твердо верю, что к отрицательным эмоциям стоит прислушиваться. Плохие ощущения — часть человеческого бытия.
Один из мифов об эмоционально здоровых людях — что они не грустят и не злятся. А если это с ними происходит, они научились ухмыляться и не обращать внимания. Когда кто-то подрезает этих людей на автостраде, они улыбаются. Когда босс в пятницу днем дает им новый проект, который нужно сдать в понедельник, они отвечают: «Нет проблем!» Хотя подавление эмоций эффективно подавляет потенциально опасные импульсивные реакции (удар кулаком в стену или стычку из-за парковочного места), на самом деле это отнюдь не является здоровой долгосрочной стратегией управления негативными эмоциями. Подавление эмоций имеет свою цену — скорее всего, увеличивая риск смерти от болезней сердца и даже некоторых форм рака[260]. Не идет оно на пользу и психическому здоровью. Люди, подавляющие эмоции, также чаще страдают от депрессии нехватки социальной поддержки[261].
Эмоционально здоровые люди не избегают негативных чувств. Они считают эти эмоции нормальной частью жизни и используют их как ценную информацию. Определенный эмоциональный дискомфорт предупреждает нас о том, что что-то идет не так, что требуется внимание и, возможно, какие-то действия. При эффективном использовании отрицательные эмоции могут побудить нас изменить поведение и направить ситуацию в новое русло. (Вспомните мисс Клавель из детской книги Людвига Бемельманса «Мадлен», которая посреди ночи включает свет и заявляет: «Что-то не так». Это ощущение заставляет мисс Клавель мчаться в спальню пансионата, где она обнаруживает, что у Мадлен проблемы.)
Майку сорок один год. Он пришел ко мне после расставания с подругой. В начале первых нескольких сеансов, прежде чем я успевала произнести хоть слово, он вскакивал, рассказывая мне подробности недели: что он делал, сколько миль пробежал, с кем обедал и так далее. Он говорил мне, но не со мной, высыпая на меня подробности своей жизни. Когда он описывал разрыв, то не выглядел особенно печальным, хотя это были уже четвертые отношения за пять лет, которые испортились. Он чувствовал разочарование, но решил не допустить, чтобы расставание сломило его. Майк не хотел говорить о своем нынешнем эмоциональном состоянии. Он хотел сосредоточиться на будущем.
«Какой смысл об этом говорить? Что сделано, то сделано», — заявил он. Он изображал себя мастером движения вперед. «Разве это не здорово?» — спросил он. Он уже побывал на двух свиданиях. Присоединился к занятиям плаванием в холодной воде и готовился к марафону. Не желая сражаться с печалью, он предпочел продолжать движение — буквально и эмоционально.
Майк был прав, полагая, что руминация может закинуть человека в безжалостный цикл стресса. Но он также подходил к случившемуся рационально, настаивая на том, что «она мне изначально не подходила». Рациональность защищала его от неприятных эмоций и плохого самочувствия, но мешала обрести какое-либо понимание ситуации, которое помешало бы его следующим отношениям пойти по той же схеме.
Такие меры самозащиты могут прикрыть человека при встрече с неприятными истинами, но истины от этого не исчезают. Тем не менее это обычная тактика ухода от ответственности за собственные действия. Школьник получает тройку за работу и пренебрегает плохой оценкой: не имеет особого значения. Сотрудник получает отрицательный отзыв о презентации и винит клиента. Спортсмен проваливается на соревнованиях и убеждает себя, что это вина судьи. «Полный вперед!» — эффективная стратегия, когда вы корабль, пытающийся развить максимальную скорость, но не в том случае, если вы человек, пытающийся жить полноценной жизнью.
Ощущение разочарования позволяет вам учиться на своих ошибках, а также мотивирует усерднее работать в следующий раз[262]. В исследовании под названием «Эмоции знают лучше всего» участников просили выполнить некое задание с целью выиграть денежный приз. При выполнении задания членам одной группы предлагалось сосредоточиться на последующих ощущениях. Членам другой группы предложили дать рациональное объяснение, почему они не добились успеха. Задание было устроено так, что его не удалось выполнить никому. Когда испытуемых попросили выполнить второе задание, оказалось, что группа, позволившая себе почувствовать разочарование, приложила на 25 процентов больше усилий, чем «рационалисты».
Когда дело доходило до эмоций, Майк был похож на чемпиона по кикбоксингу, мастерски отвергая любую попытку поговорить о его ощущениях — используя джеб юмора здесь или хук рациональности там, а затем добивая противника (то есть меня) апперкотом переключения внимания[263]. Когда я пыталась надавить на него, чтобы он рассказал о неприятных ощущениях, он только больше закрывался. Во время любого затишья в разговоре Майк отпускал шутку или начинал говорить о «Никс»[264]. Во время третьего сеанса я спросила, почему тишина причиняет ему такой дискомфорт. Он объяснил: «Ну, это означает, что вы захотите углубиться, вы знаете, поговорить по-настоящему».
Я попросила его подумать, почему он вообще пришел ко мне и продолжает приходить каждую неделю. Разве это не означало, что какой-то его части по меньшей мере любопытно, как может развернуться разговор «по-настоящему»? Я прямо сказала Майку, что иначе он напрасно тратит время и деньги. С моей стороны в таком подталкивании был определенный риск, но Майк услышал мои слова. Он признал, что его склонность «не усложнять» стала повторяющейся проблемой в отношениях и способствовала разрыву с его подругой. Она сказала: утомительно, когда он рядом, вечно жаждет ее внимания, но отказывается общаться на более глубоком уровне. Он признался, что ненавидел одиночество, но нахождение посреди других людей было скорее отвлечением внимания, нежели подлинным общением. Я указала, что как раз это происходило и на наших сеансах.
Сколько себя помнил Майк, он предпочитал справляться с неприятными эмоциями, попросту игнорируя их. Я спросила, помнит ли он, что расстраивался в детстве.
— Да нет вроде, — ответил он. Он не мог вспомнить ни истерик, ни срывов.
— Что вы делали, когда злились или вам было грустно?
— Да просто продолжал жить, несмотря ни на что. Смотрел телевизор, тусовался с другом, играл в видеоигры или в футбол.
ebooksa