И, словно отвечая на его мысль, деревенские собрались в кучку и сели у края поля. Вскоре над головами людей поднялись дымки – все закурили, как мужчины, так и женщины.
– Вот, самое удачное время к ним присоединиться! – воскликнул Шубин. – Давай, Игорь, проберись вдоль леса, чтобы тебя с другого края поля заметно не было. Если немец где-то сидит, то на том краю. Вперед!
Воробьев, пригибаясь, пробежал вдоль лесной опушки, подошел к группе сидевших людей и присоединился к ним. В бинокль Шубин видел, что между ним и деревенскими завязался оживленный разговор.
– Товарищ капитан, я одного не могу понять, – сказал Погорелов. – Мы с вами в Погорелом Городище были, в деревне Хлепень, почти до самой Сычевки дошли. И нигде деревенских не видели. Куда же они подевались?
– Ясно куда, – ответил Шубин. – Немцы их оттуда всех выселили. Они эти поселки превратили в свои опорные пункты. Зачем в них нужны мирные жители? Возможно, они их насильно переселили сюда – в Подберезки, Карманово.
А Воробьев в это время вел беседу с деревенскими жителями.
– Так ты правда военный? – недоверчиво спросил его один старик. – А выглядишь прямо как наш человек, деревенский. Только больно молодой. У нас молодых-то никого не осталось.
– Как же ты решился к нам подойти-то? – спросила его одна баба. – Это ты, пожалуй, зря сделал. Как бы беды не было. Немец-то за нами следит, знаешь? Вон с того угла поля. Может, он, конечно, задремал на припеке, немец-то…
– А зачем у вас на шеях бирки повешены? – поинтересовался Воробьев.
– А это немец их сделал и велел нам носить, – ответила другая женщина. Вообще Воробьев заметил, что женщины были сметливее и охотнее вступали в разговор, чем пожилые мужики. – Велели нам носить, чтобы вот такие, как ты, наши то есть, военные между деревенскими не затесались.
– Понятно, – кивнул сержант. – Вы мне расскажите: где тут немцы стоят? Где у них главные узлы обороны?
Тут заговорили все разом. И каждый рассказывал свое и не соглашался с остальными. Разговор быстро превратился в спор, даже в ссору. Тогда сержант выделил из деревенских одну женщину, которая показалась ему сметливее других, и велел ей вести рассказ.
– Они тут, считай, повсюду стоят, – стала рассказывать баба. – До самой нашей деревни, на всех высотках у них окопы выкопаны. Там у них танки закопаны. А по дорожкам здесь ходить ни в коем случае нельзя – они везде на дорогах бомбы закопали. Они и нам не велели по дорогам ходить, только обочь.
– А ежели ближе к Карманову брать, – вступила в разговор другая баба, – там их еще гуще будет, немцев-то. Все леса заняли. Снаружи не видно, а подойдешь ближе – кишмя кишат, навроде вшей. Ты это имей в виду, солдат, ты в леса не ходи. И по дорогам тоже не ходи – там бомбы спрятаны.
– А где те немцы находятся, которые здесь за вами следят?
– А вон высоточку видишь? – показала одна из женщин. – Там, на высоточке, лесочек. В том лесочке они и прячутся. Их там тьма-тьмущая. И танки там есть, и пушек много.
– А аэродромы немецкие есть? – продолжал расспрашивать Воробьев.
– Нет, самолеты мы только вверху видели, на земле не видели, – последовал ответ.
Сержант пытался продолжить расспросы, но ничего нового больше не услышал. Деревенские знали в основном то, что творилось в окрестностях их деревни Подберезки. Поэтому Воробьев закончил разговор, по просьбе деревенских угостил их на прощание махоркой и направился обратно, к группе разведчиков.
Когда он доложил Шубину о результатах своего разговора, тот задумался. Потом сказал: