Крэйден кивнул. Уязвимое выражение сменилось азартом. Будто что-то зажглось у него внутри. Он отложил краски и взял с журнального столика карандаш.
— Как мне сесть?
— Вполоборота. Чуть наклоните голову влево, — он подошёл, коснулся моего подбородка и, как самый настоящий профессионал, помог принять нужную позу. — Хотелось бы больше света.
Я щёлкнула пальцами, стараясь не менять положения. Все магические лампы в комнате загорелись.
— Теперь мне нельзя двигаться?
— И гофорить.
— А говорить почему нельзя?
— Фы будете меня отфлекать.
Я послушно замолчала, но терпения хватило на пять минут.
— Если вы рисуете меня до пояса, то дёргать ногой мне можно?
— Зачем фам дёргать ногой?
— Потому что дёргать руками и головой вы мне запретили. И улыбаться запретили, и говорить.
— Эддо Элада, вы самая отфратительная натурщица, какая у меня была, — хмыкнул Крэйден.
— И много у вас их было?
— Иногда я… — он резко погрузился в воспоминания, живой блеск в глазах померк, на лбу прорезалась глубокая вертикальная складка, — иногда я тайно проводил во дворец девушек из домов терпимости и платил за то, чтобы они позировали.
— Только позировали?
Безобидная шпилька отчего-то заставила Крэйдена вздрогнуть. Не обидеться, не смутиться, а дёрнуться как от удара.
— Разумеется, не только, — он шутливо подвигал бровями, но на лицо словно упала тень.
Следующий час я молчала и старалась не шевелиться. Сохранять неподвижность долгое время оказалось сложной задачей. Затекли даже те части тела, от которых я не ожидала такого предательства. А ещё, как назло, периодически чесались то пятка, то нос, то спина.
— Скоро уже? — я пыталась говорить, не двигая губами.