Коган явился через несколько часов. Грязный, мокрый. Одежда в крови. Он притащил на себе раненого Хеворда Лунда и с порога попросил воды. Выпив целую кружку, Борис повалился на лежанку и тут же уснул. Норвежец был ранен в голову и, видимо, контужен. Пастор сразу же занялся им, а Буторин принялся готовить еду. Понятно, что Коган проснется голодным как волк.
Борис проснулся через несколько часов как от толчка. Сразу. Он открыл глаза, приподнял голову, убедившись, что находится в безопасности и там, где надо. Он снова уронил голову, полежал примерно с минуту, потом спросил:
– Что с Максимом? Он объявился?
– Нет, пока мы ничего не знаем, – Сосновский подсел к Когану. – Что у вас на озере?
– Порядок. Хреновый, но порядок. Пардон, не при дамах… Пока немцы думали, что охотятся на парашютистов и тем самым спасают свой завод, его рванули на совесть и без этих присланных подрывников. Когда немчура поняла, что случилось, мы им стали не интересны, и нам удалось уйти. Парашютисты в безопасности, но вот на базу «Ласточки» возвращаться опасно. Она засвечена гестапо, там накроют всех, кто попадется. Слушайте, а пожрать нет ничего?
Коган ел так, будто до этого несколько лет не обедал вообще. Он выхлебал за минуту большую миску супа и блаженно откинулся к стене подвала. Пастор сообщил, что с Лундом все будет в порядке, что рана неглубокая, череп выдержал и мозг не задет.
– Ну что, товарищи. – Буторин достал карту и разложил на столе. – Давайте кумекать, как нам быть дальше. Венге мы нашли, он в безопасности. Обработать мы его обработали, да и помощники у нас там есть внештатные. Думаю, дожмут ученого. А если он еще почувствует, что его соотечественники как с цепи сорвались в поисках нас, да и его тоже, то выбора у него особенного не будет. Меня Шелестов беспокоит.
– Максим был на базе «Ласточки», – сообщил Коган. – Он намеревался уговорить норвежцев рвануть завод, не дожидаясь подрывников. Думаю, ему удалось их уговорить, и это они взорвали цех. Теперь иного выхода, как уносить ноги, у них нет. Лунд, до того как ему дали по башке, сказал, что по плану отхода группа после взрыва уходит к шведской границе на лыжах. Маршрут выбран, догнать их на машине нельзя. Места там труднопроходимые. Максим пойдет с ними, но не до конца. Потом он будет пробираться назад, чтобы выйти на нас. Я предлагаю идти наперерез Шелестову.
– Правильно, – согласился Сосновский. – Надо прикинуть, где мы их сможем перехватить, встретиться там с Шелестовым, доложить обо всем. А потом идем к Сигни, забираем Венге и айда домой.
– Нашли? – оживился Коган. – Ну, теперь дышать легче! Честно говоря, я как-то не очень надеялся.
– Маша, – позвал Буторин Мэрит.
Вчетвером они склонились над картой, рассчитывая скорость передвижения партизан и Шелестова на их пути к границе. И их возможный маршрут. Узнав, что партизаны уходят на лыжах, девушка уверенно обвела круг на карте:
– Тогда лучше всего их ждать вот здесь. Это перевал в горах, но в зимнее время он недоступен. Там можно пройти только пешком или верхом – летом. Фактически козьи тропы. Наверняка у партизан есть кто-то из этих районов, хорошие лыжники. Они знают про перевал Рюйген. Если его пройти, немцы уже не догонят их. Но нам придется пройти километров двести!
– А если мы Шелестова не встретим? – Сосновский произнес вслух то, о чем подумали остальные. – Каков наш план действий, если мы не найдем командира?
– Он ведь должен вернуться сюда, – ответил Буторин. – Мы ведь так изначально договаривались.
– А если что-то случится с пастором, с кирхой? – не унимался Сосновский. – Немцы как осатанели после взрыва завода.
– Это возможно, – ответил Буторин. – Тогда вы с Борисом берете Венге и отправляетесь домой. Я остаюсь и жду командира, пытаюсь через партизан узнать его судьбу. Но у меня есть и другое предложение. Мы идем к перевалу Рюйген втроем, а Мэрит оставляем здесь. Она будет следить за домом пастора и ждать Шелестова. Если он вернется раньше нас, она передаст ему всю информацию.
– Без Мэрит мы не дойдем, – спокойно добавил Коган. – И думать не моги соваться без нее в горы.
Шелестов шел в середине группы уже несколько часов. Прирожденные лыжники, уроженцы Тронхейма, партизаны шли быстро и легко, несмотря на то что каждый нес за спиной тяжелый вещмешок. Каждые полчаса менялся ведущий лыжник, «тропивший» лыжню. На отдых останавливались через каждые два часа. Отдыхали по пятнадцать минут, а потом снова – в низовую метель, дышать хлопьями снега, задыхаясь от встречного ветра.
На очередной остановке Максим присел рядом с Клаусеном. Он остался единственным командиром у партизан после гибели Баккена и Хольмена.