Однако бросаться в объятия согражданам майор не спешил. Его воинская специальность не подразумевала открытости в отношении солдат и офицеров. К тому же неприятно покоробило поведение одного из парней – нервы у человека явно разболтались. Его случайно толкнули, и парень вспыхнул, чуть не кинулся в драку. Коренастый старший товарищ с безобразным шрамом на подбородке схватил его за рукав, стал что-то злобно выговаривать…
У этого субъекта шалила психика. Товарищи звали парня Лехой. Его урезонивали, успокаивали. «А почему я должен терпеть?» – бормотал тот. – Хватит уже, натерпелся! Мы им не скот, как все эти чертовы иностранцы». Алексей нарывался, искал смерти. Часто плакал, свернувшись в клубок, и размазывал слезы по щекам. Потом какое-то время вел себя спокойно, но потом его снова что-нибудь выводило из себя.
Он крысился на других, задирал долговязого итальянца. Последний в итоге не выдержал, схватил парня за шиворот, а тот впал в бешенство и стал мутузить ни в чем не повинного «макаронника». Закричал охранник, пролаяла очередь, и драчуны распались. Товарищи оттащили Алексея, и тип со шрамом влепил ему затрещину.
Через день на карьере тот случайно перевернул тележку с гравием. Тяжелая конструкция вырвалась из рук, проехала несколько метров и опрокинулась. Никто не пострадал, люди успели разбежаться. Снова заорал охранник, погрозил автоматом. На Алексея было страшно смотреть. Он, стиснув кулаки, смотрел на солдата исподлобья, жутко. Тот злобно проорал: «Не смотри, работай!» Казалось, Алексей сейчас бросится на конвоира, будет рвать его зубами. Возможно, этим бы и кончилось, но подбежал другой узник и оттащил неразумного товарища. Тот брыкался, обливался пеной. Все понимали, что когда-нибудь это кончится плохо. Если ищешь смерть, то обязательно ее находишь.
Кормили в тот вечер отвратительно. Свежей еды не приготовили, вывалили остатки вчерашней каши. Вкус у этой бурды был отвратительный, а запах стоял такой, что люди зажимали носы. «Падлы, червями нас кормят! – вскипел Алексей, схватил свою миску и бросился к выходу из барака. – Сейчас дождутся, черти, я им эту гадость на голову надену!» Товарищи не успели среагировать. Павел оказался ближе всех, поднялся, преградил дорогу и выбил миску у него из рук. А когда тот взревел благим матом и кинулся в драку с воплем «А ты кто такой? Пособник этой мрази?!», заломил ему руку, заставил согнуться и так держал, приглушенно приговаривая:
– Спокойно, парень, спокойно, ты чего такой буйный?
Эффект оказался хлеще разрыва мины. Услышав родную речь, Алексей взбеленился. Он оказался сильнее, чем предполагалось, резко вырвался, ударил майора локтем в скулу. Павел опешил.
– Сука! – взревел Алексей. – Так ты русский! Там наши на фронтах умирают, а ты тут отсиживаешься!
Слова короткой тирады перемежались отборной матерщиной. С ревом пикирующего бомбардировщика Алексей налетел на майора и толкнул его. Поскользнувшись на разлитой каше, Павел упал и ударился затылком. Меньше всего хотелось применять силу к этому идиоту. С криками прибежали охранники, здоровенный детина в косо сидящем шлеме полоснул из автомата. Алексей качнулся, лицо его стало растерянным, беззащитным, детским… И рухнул замертво.
Павел обомлел. Он знал, что это случится, но чтобы вот так… Барак затих. Охранники набросились на узников, отвесили несколько ударов прикладами. Потом приказали унести мертвеца. Несчастного за ноги вытащили на улицу. Большинство присутствующих ничего не поняли, русская речь была им так же близка, как китайская. Но Павел перехватил изучающий взгляд человека со шрамом – тот смотрел чересчур придирчиво…
Ночью он проснулся от присутствия рядом другого человека. Тяжелый взгляд придавил его к нарам. Барак стонал и храпел, пространство заволок удушливый смрад – привычным он так и не стал. На краю нар сидел человек и гипнотизировал майора контрразведки.
– «Темную» будете делать? – прошептал Павел.
– А есть за что? – глухо уточнил собеседник.
– Так ведь недолго придумать…
– Перестань, товарищ, – говорящий выдержал паузу. – Леха Трошин давно напрашивался, вот и напросился. Не мог он иначе – психика у парня поехала, разучился он сдерживаться. Сам признавался, не могу, мол, уже. Раньше нормальный был, шутить любил, но сломалось в нем что-то… Когда нас везли сюда, остановка долгая была на станции. Эшелон загнали на запасные пути, выходить не разрешали. Народ задыхался, к щелям прилип. Так Леха свою невесту увидел.
– Как это? – не понял Павел. – Галлюцинация?
– Да если бы… – соотечественник тяжело вздохнул. – Самая что ни на есть живая невеста. Ну была живая, пока не убили. На соседнем пути еще один поезд стоял, в нем баб везли наших – из России, с Украины, тех, что в рабство в Германию угнали. Дело под Гамбургом было. Баб на перрон выгнали, там мегера ходила в эсэсовской форме, плеткой наших девок хлестала, а охрана потешалась. Леха и углядел свою зазнобу, она в сорок первом в Смоленске осталась. Пожениться хотели, да война разрушила планы. Она в эвакуацию вроде собиралась, но не смогла вырваться – тогда у многих не получилось. Леха только о ней и твердил, сокрушался, что она не пишет. Но что тут странного, она не знала его полевой почты. Надеялся, что девчонка спокойно в эвакуации живет, а тут такое. Встретились, в общем. Засек невесту в строю на перроне. В башке переклинило, и давай орать, мол, Рита, любовь моя, я здесь!.. Та узнала голос, всполошилась, побежала через перрон, а охрана, понятно, и полоснула. И все это на глазах у Лехи. Получается, что по его вине погибла девушка. Тоска в общем. Он чуть с ума не сошел, едва усмирили. Вагон раскачивал, выйти хотел. Потом озлобился, дерганый стал. Пока сюда добрались, в комок нервов превратился… Буторин Роман, – представился соотечественник. – Капитан ВВС, командир тяжелого бомбардировщика «Пе-8». В действующей армии с сорок второго года, до этого гонял самолеты из Казани в Подмосковье. В плену четыре месяца. Подбит в небе над Берлином.
– Хорошо звучит, – оценил Павел.
– Звучит неплохо, – согласился Буторин. – Если ты не в курсе, мы бомбим Берлин с осени сорок первого. Эффективность небольшая, лететь далеко, но на душе приятно. Моя машина выдерживала бомбовую нагрузку в четыре тонны – не разгуляешься, но пару важных объектов поразить можно. Восемь вылетов на столицу рейха за плечами, а вот девятый роковым стал. Сбили над пригородом, не долетели. Нас девять человек в экипаже было – машина-то серьезная, сложная! Двоих в воздухе подстрелили, когда с парашютами прыгали, еще двоих – на земле, когда отстреливаться стали. Леха Трошин бортмехаником был. Четверо нас осталось, и все здесь – Павел Лузгин, Серега Брызгалов, Мишка Корсак, ну и я. Стыдно было, когда немцы нас в живых оставили. Умереть хотелось. А мы еще осрамились, по приземлении даже ранить никого не смогли, только патроны зря перевели. Немцы ржали как подорванные. В общем, нечего вспомнить. Отлетались, да еще и в плен попали – то есть опозорились по полной программе. Потому и угодили в этот концлагерь, что нас пленили на территории Германии. Здесь русских быть не должно… Ты сам-то чьих будешь?.. Да не бойся, рассказывай, мы не провокаторы. Я сразу подметил, что ты не такой, как все. Морда тамбовская, это понятно. Интеллигентная к тому же. По поводу смерти Трошина к тебе претензий нет, Леха получил, что искал. Это случилось как стихийное бедствие, а с ним не справиться.
Павел колебался. Ситуация возникала щекотливая. Его легенда про англосакса трещала по швам. Не все вокруг спали, люди могли услышать, что они говорят по-русски. Пусть Буторин не провокатор, но кто-нибудь в бараке точно сотрудничает с администрацией. Шепнет на ушко фрицам об одном интересном факте, и через пару дней контрразведчик окажется в лапах СД или гестапо. А те порадуются такому повороту событий… Оставалось рассчитывать только на удачу.