До тоннеля оставалось метров двадцать, когда дверь наконец заскрипела, поддалась и образовалась щель. В глазах темнело от нехватки кислорода. Дверь преодолела невидимое препятствие и откатилась. В последний момент он обернулся и мазнул взглядом лес, оставшийся за спиной. Немцев еще не было! Майор подтянул себя внутрь, забросил ногу, откатился от двери по полу. Это было последнее, что он мог сделать. Силы кончились. Пришла тьма – замыкающий вагон вкатился в тоннель. Позже он закрыл ногой дверь, оставив щель шириной в десять сантиметров, но уже не помнил этого.
Поезд вырвался на свободу. Снаружи мелькали леса, в вагон вкрадывался бледный сумеречный свет. Как стемнело, Павел тоже не помнил. Вагон подбрасывало, колеса стучали по стыкам рельсов, но это не имело значения. Достучаться до майора не смогла бы и пушка, долбящая над ухом. Он отключился.
Павел пришел в себя спустя несколько часов, когда поезд начал останавливаться. Вдоль полотна бежали огни – состав прибывал на станцию. Майор забеспокоился, сознание окончательно пробудилось. В голове возник интересный вопрос: а куда он, собственно, едет?
Один фонарь озарял внутренности вагона, затем опять наваливалась темень, которая царила ровно до появления следующего фонаря. Половина пространства пустовала. У торцов вагона были складированы штабелями в несколько рядов плотно сбитые ящики. Сил подняться не нашлось, он подполз к ящикам, захватив по дороге кусок брезента, втиснулся в щель за дальним контейнером и укрылся брезентом с головой.
Состав плавно остановился. Доносились голоса – далекие, глухие, как из загробного мира. Бубнил голос в динамике на станции. Постукивали молоточки дорожных рабочих. Что-то пыхтело, фырчало – работал насос или компрессор. Рабочие прошли мимо, не проронив ни слова, – проверяли наличие трещин в колесных парах. Павел расслабился. В голове густела муть, тело почти не слушалось. Выбираться из вагона не хотелось.
Снова раздались голоса. Заскрипела, отъезжая, дверь. Павел напрягся, затаил дыхание. Свет фонаря озарил пространство, пробежался по полу, мазнул стены, контейнеры. Человек колебался, лезть в вагон ему явно не хотелось.
– Что там? – спросил по-немецки его напарник.
– Грязь, – отозвался первый. – Больше ничего. Груз на месте, но дверь почему-то была открыта. Видимо, тряхнуло, защелка разомкнулась. Кретины – не закрыли толком, зато опломбировали.
– Позовем начальника? Пусть закрывают и заново пломбируют?
Екнуло сердце: если закроют снаружи, он окажется в ловушке.
– Не будем связываться, Отто, – отверг предложение военнослужащий. – Если так оставили, значит, был смысл. Возможно, груз не представляет большой ценности. Скоро смена закончится, только время потеряем. Лучше залезь, осмотри вагон.
– Нечего там осматривать, – фыркнул напарник. – Если хочешь, сам лезь… Ладно, пойдем, нам еще полсостава осмотреть надо.
Очевидно, поезд проверяли две команды – с головы и хвоста. Поскрипывал гравий под подошвами сапог – солдаты удалялись.
Павел закрыл глаза. Мутное состояние вернулось. Он то засыпал, то просыпался. В какой-то момент машинально отметил про себя, что поезд продолжил движение. А потом пришел товарищ Морфей – большой, всеобъемлющий – и заключил майора в свои могучие объятия по-настоящему.
Наступило утро. Пробуждение было бурным, майор вскочил, затрясся – где он?! Если проспал всю ночь, могли половину земного шара объехать! Впрочем, вряд ли – поезд шел в умеренном темпе, делал остановки. Солнце поднялось, светило в левый бок состава. Судя по его положению, сейчас десять часов утра или около того. Четырнадцать часов майор контрразведки валялся в этом вагоне…
– Поздравляем, Павел Сергеевич, вы становитесь перелетной птицей, – пробормотал Романов, подбираясь на коленях к двери.
Состояние улучшилось, но до полного выздоровления было далеко.
Свобода, товарищ? Он не мог поверить в этот невероятный, но, по-видимому, непреложный факт. Семь месяцев в плену, и вдруг свобода? Это было потрясающе. В голове не укладывалось. Понятно, что его поймают, расстреляют, может быть, сошлют обратно или отправят в аналогичный концлагерь, но это будет потом, он успеет надышаться.
От свежего воздуха закружилась голова, он опустился на пол и свернулся в клубок. В сознании всплыло лицо капитана Буторина. Командир бомбардировщика смотрел строго и принципиально, с легкой обидой. За ним стояли остальные – Лузгин, Брызгалов и молодой Корсак. Они смотрели с досадой – дескать, мы погибли, а ты нет. Ситуация сложилась странная: «подозрительного» узника, сотрудника зловещего СМЕРШа, взяли в побег не просто так, а по причине владения языками. Но только он и выжил. Конечно, им обидно.
– Простите, мужики, не хотел, – пробормотал Павел, освобождаясь от назойливых посетителей в голове. – Видит Бог, не хотел. Должен был погибнуть, как вы.