— Не надо.
— Ничего, к чаю все равно будить. Тятя, тятя! — покричала девушка. Из шаткого прутяного шалаша выполз старик. — Знать он хочет, далеко ли станция, — и кивнула на Степу.
Старик глянул на дочь, на костер, на Степу и спросил:
— Чей ты?
— Из Дуванского.
— Из Дуванского, а там чей?
— Петра Милехина сын.
— На заработки? Пастуху Якуне сродственником приходишься?
— Да. К отцу еду.
— Иди ты не насыпью этой, а тропинкой влево от первого мостика. По насыпи проплутаешь до вечера и не дойдешь, по-дурацки ее строили, все горы опетляли, а можно бы напрямую. В городу будешь, парень?
— Буду.
— Разузнай там, где можно учиться. Вот ее, — старик показал на девушку, — в ученье мерекаю отдать.
— Поговоришь ведь только. Другой год слышу про ученье, а сама все в курене, старухой скоро буду, — сказала девушка и отвернулась.
— Зовут-то как?
— Степан Милехин.
— Вот, Степан, расспроси все да напиши мне по совести, без всяких шалостей, значится. Она — девка старательная, и мне поучить ее охота, одна у меня.
— Забудет он, — обмолвилась девушка.
— Я-то забуду? Как приеду, в первый же день и разузнаю.
— А ты не торопись, тише едешь, дальше будешь. Не спеша веревочку вей, крепче, — посоветовал старик.
Попросил Степа ковш воды, выпил, попрощался и пошел. Не отошел и сотни шагов, как девушка догнала его и со смехом заговорила: