Парень с большим именем

— Собираешься куда-нибудь?

— Пойду.

— Ладно, испеку.

Марья растворила квашню, поставила ее на печку киснуть, подошла к Якуне и спросила:

— Отца-то помнишь аль забыл?

— Его и пойду разыскивать.

Утром по первому снегу Якуня ушел разыскивать Петра, а Степа закинул удочки на потолок, взял топор и начал делать из досок санки.

— Чего ты, парень, задумал?

— Овес буду перевозить. Лошадь-то нам ведь не нанять, я и думаю на санках перечалить: теперь рекой легко и гладко.

— Эх, горемычный… — Марья вздохнула.

Холодный ветер мчался среди высоких берегов Ирени, завывал и кидался охапками снега. Степа в старой шубенке, закутанный материной шалью, перевозил на санках овсяные снопы с делянки. За день он делал две ездки; в первую привозил двадцать пять снопов, а в другую — двадцать: уставал парень и больше не мог. Ночью снег заметал пробитую тропу, и наутро приходилось пробивать снова.

Мать совала парню деньги, выработанные на чужом покосе, и говорила:

— Найми ты лошадь, не мучься, на лошади все снопы за день перевезешь, а сам-то сколько проходишь, ползимы ведь.

— Перестань, мамка. Деньги потребуются, а мне все равно делать нечего.

И Степа упрямо возил. Не держали его ни метели, ни морозы, ни оттепели, когда Ирень в стрежных местах ломала лед, и вода выступала полыньями.

На рождестве вернулся Якуня. Он вошел в избу, помолился в передний угол и сказал:

— Принимай, Марья. — Помолчал и прибавил: — С доброй вестью.

— Нашел, жив он?

— Жив. — Якуня порылся за пазухой и подал смятый конверт. — Письмо, читай!

— Степки-то нету, я побегу за ним, он в поселке сидит где-то.