— Первый.
— Да очнись, парень, гудки у нас с прошлого года не гудят.
— А я слышал.
— Во сне ты слышал.
Степа оглядывал избенку, спящего Якуню, и ему становилось понятно, что гудки он действительно слышал во сне.
От отца каждую неделю получались письма, в которых он настойчиво звал сына, и Степу все сильней тянуло в далекий завод, где вертятся станки, из-под валов ползет железный лист, и покрывают тем листом все крыши необъятной России.
— Уедешь, Степушка? — все чаще начала спрашивать мать.
— Уйду, — говорил сын. — Не ушел бы, если б наш завод…
— Работал?
— Да…
— То-то и оно… Не Якунина в тебе душа, а отцова: сызмальства к гудкам привык…
Якуня всю зиму поджидал свою смерть, готов был встретить ее спокойно и радостно, с улыбкой.
— Не мало я походил, другому мое место надобно… Другой будет радоваться, а я полежу.
Но смерть медлила. Старик помог Степе достроить амбар и за зиму сплел большую связку лаптей.
— Кому ты, дядя Якуня, лапти готовишь? — допытывался Степа.
— Износят, может, и меня вспомянут. Ты вот наденешь. Отцу пары две увези.
— Там лапти не носят. И здесь один ты — лапотник.
Весною, когда деревья покрылись первой пахучей листвой и долины зазеленели, вызвали Якуню на собрание и сказали:
— Мы ведь на тебя рассчитываем, пастухом-то пойдешь?
— А если смертушка меня позовет?