Парень с большим именем

22
18
20
22
24
26
28
30

Степа не ходил на завод, он тянул девушку в город, в лес, к пруду, на ближайшие горные вершины. В немногие дни, которые провели вместе, они обошли весь город с его площадями и садами.

Особенно понравился Насте остров среди пруда. Он был не велик, шагов сто в длину и шагов сорок в ширину, кусты лозняка сплошной оградой росли по его берегам, а посредине густая мягкая трава.

На острове был громадный черный камень с плоской вершиной. Кто его занес туда — неизвестно, может быть, он поднимался со дна пруда, когда-то был одинок, но со временем волны намыли вокруг него остров.

Степа брал у заводского сторожа лодку и вместе с Настей переезжал на островок. Лодку загоняли в заливчик, а сами ложились в тень от камня и говорили о своих маленьких делах. Когда им надоедала тень, они переходили на солнечную сторону или поднимались на вершину камня, откуда был виден город, пруд и завод, а вдали — зеленые полосы не то лугов, не то яровых полей.

— Степа, поедем вместе домой, а осенью вместе сюда! — заговорила как-то Настя.

— Вот тятька выйдет из больницы, тогда… — глухо откликнулся и не договорил парень. Его все сильней занимали думы о труде заводском и крестьянском, о полях и заводах. Якуня, вот он живет спокойно, для него ясно, что поля — главное. Рабочие на заводе тоже не думают, что важнее: знать, и для них ясно; а вот он попал в какую-то щель, из которой не может выбраться, и сердце его сначала тянулось к заводу, потом затосковало по пашням и по вольной, беззаботной речке Ирени. И все это наделала струя расплавленного железа, которая сожгла отцу ногу.

Пришел день, когда старик Дымников объявил дочери, что пора и домой.

— Поедем, а не то высохнет трава по долинам, и мы останемся без сена.

— Поедем, — согласилась Настя, связала дорожные узлы и крикнула Степе: — Лодку бери. На остров, на пруд купаться!

Лодка медленно скользила, а пруд осторожно колыхал ее. Девушка опустила руки в воду. Она молчала, и трудно было понять, грустит ли она, что приходится уезжать из города, в котором такие веселые выпуклые площади и веет горный ветер, или думает о маленьких тихих Озерках на берегу далекой Ирени. Лодку привязали к лозняку, а сами поднялись на камень.

— Когда я буду большая, — начала девушка, — я побываю везде.

— А я, может быть, вернусь в Дуванское и буду пахать землю.

— Нет, нет, я пройду по всем странам и посижу на каждом камешке.

— И ни разу не зайдешь в Озерки?

— Зайду и в Озерки и в Дуванское, выкупаюсь в Ирени и опять пойду.

— Так и будешь ходить?

— Работать и ходить. Тятя рассказывал мне про степи, в них тоже хорошо. Небо, степь, и больше ничего, деревьев нет, и трава высохла. Они там, за горами. — Настя показала на синюю гряду вершин. — Мою маму посылали в степь, но она отказалась. Я за нее поеду. За нее и за себя. Выкупаемся.

Бултыхнулись в пруд.

— Степа, Степа! — позвала Настя. — Хорошо ведь узнать, какая вода в каждой речке, в каждом море?

— Хорошо, только не узнать, рек много. Где-нибудь и утонешь.