Повернул руку чуть к северу — там в пятидесяти километрах стояла темной дождевой тучей гора Кочканар. Протянул руку на юг — синела гора выше Благодати, ее и звали Синей, а еще дальше, на самом краешке неба курчавым облачком висел дым Тагильских заводов.
— Нагляделись? Теперь послушайте! — Кучеров помахал руками, чтобы встали погрудней. — Давайте шагнем назад на двести лет. Ну, смелей! Шагнули? И что же вокруг нас? Этого помоста, лестницы на гору, рудника, Кушвы, железной дороги и никаких других дорог не было. В Тагиле зачинался завод, но маленький, дымил кое-как. И эта гора еще не называлась Благодатью. Кругом жили одни охотники-вогулы, теперь их называют манси.
Русские бывали здесь: кто поторговать, кто промыслить горностая и соболя, кто понадежней укрыться от царского произвола, пересидеть лихое время.
Жили вогулы бедно, трудно. Дом — шалаш из бересты с костром вместо печки. Капканы, ловушки, луки, стрелы — все охотничье снаряжение деревянное и костяное. Железо было неподступно: хочешь купить ружье — отвесь за него столько же соболей и черно-бурых лисиц, сколько оно потянет; хочешь купить железный котел — наложи в него соболей и лисиц дополна.
Вогульские старшины и шаманы умели плавить железо и ковать из него нехитрые поделки: ножи, топоры, наконечники стрел. Торговля этими поделками давала им гораздо больше, чем моление, лечение и все другие способы наживы и обмана. И добывать, плавить, ковать железо, торговать им могли только старшины да шаманы. Для всех других они объявили это смертным грехом, а все месторождения — священными, неприкасаемыми. На этой горе они сделали мольбище, где все решительно — и лес, и зверь, и птица, и рыба, даже самая малая ягода — принадлежало богу и его служителям: шаманам.
Неподалеку промышлял охотник из манси Степан Чумпин. Дальше рассказ про железную гору разбивается: одни говорят, что Степан польстился на деньги и показал гору русским промышленникам за двадцать рублей ассигнациями; другие, что Степан был женат на русской, и она уговорила его объявить руду; третьи, что Степан сделал это не ради денег и не по уговору жены, а для освобождения и своего народа и русского от железной кабалы, в которой держали их купцы, чиновники, шаманы.
Неграмотный, но прозорливый умом, он понял великое значение, великое будущее железа, что в железе, даже в такой мелочи, как железные наконечники стрел, таится великий переворот жизни. А если растопить всю гору Благодать, железо станет доступно каждому, как вода.
И великий сердцем, мужеством, любовью к людям, он преступил законы своего бога, своих шаманов, не убоялся самой страшной кары.
И вот однажды ночью на вершине железной горы вогульские шаманы развели небывало огромное жертвенное кострище. Огонь все разгорался, казалось, охватит и расплавит всю гору. А тем временем по лесной тропе вели и жертву, тоже небывалую. Впереди ехали вооруженные конники и позади такие же конники, справа и слева шли охотники с собаками, а в середине — связанная жертва: великий вогул (самый великий из вогулов) Степан Чумпин.
Степана объявили богоотступником, изменником своего народа, достойным сожжения, и с проклятиями бросили в кострище. Когда он сгорел, шаманы раскидали его пепел во все стороны, а быстрый горный ветер развеял по всему Уралу.
Экскурсия перешла с помоста за перила. Там немного в стороне лежала темная чугунная плита, а на ней стоял чугунный же столб высотой с метр, наверху у него урна с языком железного пламени, а сбоку крупная надпись:
Чугунная плита под памятником раскололась, сквозь трещину проросла густая зеленая трава.
Оглядели еще раз горные дали.
— Земля-то какая большая и красивая! — сказала Настя.
— И какая железная, — добавил Степа. И оба вздохнули.
Спустившись к руднику, Степа спросил Коркина, можно ли взять на память кусочек руды.
— Думаю, можно. Никого не разоришь. Двести лет роют, а дна все нет. Бери вон из рассыпанных на дороге, их все равно распылят колесами.
Степа поднял кусок с детскую голову и тут же закричал:
— Настя! Настя! Товарищ Коркин, идите сюда!
ebooksa