Все экскурсанты толпились у окон и на площадках, среди гор находили знакомые, на станциях перекликались с публикой, то затягивали песню, и она легко пелась под стук колес.
Кучеров называл стоявшие на пути заводы, поселки, рассказывал, когда и кем построены они, какое в них производство. Он часто переводил разговор на гражданскую войну, в которой сам участвовал. Перед слушателями «оживали» белые и красные армии, окопы и проволочные заграждения. Чьи-то дымки над горами, над лесом напоминали о биваках и воинских ночлегах.
— Каждый вершок полит человеческой кровью, у каждой горы братская могила, — вставил вездесущий Коркин.
— Из-за чего? — спросил Степа, не подумав.
Коркин глянул на него быстро, строго, парню показалось, что он назовет его дураком или еще хлеще, но комсомолец ответил без резких слов:
— За свободу. За революцию. — Метнул глазами направо, налево и добавил: — Здесь сплошь железо, медь, золото, платина, самоцветы, уголь. Рудное сердце России, — и заключил решительно, без всякого колебания: — Без Урала всей России — смерть.
Зримо подтверждая слова Коркина, показывались новые заводы, опутанные рельсами нормальных и узкоколейных дорог, широкие заводские пруды, берега которых были завалены холмами железных отбросов и шлака. Навстречу ползли длинные составы, груженные рудой, чугуном. Всюду было железо, текло реками и речками, лязгало и звенело. Степа, глядя на это железное половодье, утверждался в мыслях, что от железа человеку великая польза и счастье, железо для человека — второй хлеб.
К полудню показались трубы и крыши Кушвинского завода.
— Начинается наше главное железное царство, гора Благодать! — объявил Коркин. — Выходи скорей, пойдем на рудник.
Шли по улице Кушвы. Она была замощена зеленоватым шлаком из домны, который напоминал дорогие камни — малахит, изумруд, мрамор. Было странно, неловко топать по такому грубыми, тяжелыми сапожищами, будто нечаянно попали вместо завода и рудника в самоцветную сказку.
Но сказка скоро кончилась — драгоценная улица слилась с обыкновенной руднично-заводской дорогой, грязной и ухабистой. Одним концом эта дорога уходила на заводской двор, другим — сквозь темный хвойный лес к высокой двуглавой горе Благодать. От горы к заводу тащились со скрипом сотни двухколесных тележек-таратаек, нагруженных кусками ржавой железной руды. Навстречу им к горе мчались с грохотом и треском сотни пустых таратаек за новой рудой.
Гонщики — большинство парнишки и девчонки — кнутами и криками подгоняли худых, измученных коняг. Случалось, и нечаянно и нарочно огревали кнутом друг друга. Над дорогой висели брань, крики, свист, дробь колес, стук копыт по камню, в котором больше половины железа.
Дорога уперлась в широкий рудничный котлован и, разделившись на множество дорожек-усиков, извилисто пошла в глубину его. Там сотни, а может быть, тысячи рабочих ломали и кувалдами дробили рудные глыбы на мелкие куски и грузили в таратайки. Весь котлован был темно-ржавый с отблесками чистого железа, весь мокрый от подземной воды.
Рудокопы разрыли только основание горы, а вершина стояла нетронутой. На самой макушке был дощатый помост с перилами. Сначала вела туда тропинка, а последние несколько метров — крутая деревянная лестница.
Первой взобралась на помост Охрана труда Кулькова, проверила все ступеньки лестницы, уже сильно подгнившей, пошатала перила, затем крикнула:
— Можно. Поднимайтесь по одному!
Поднялись на помост. Остановились у перил.
— Теперь ваша очередь, — сказала Кулькова Кучерову.
Она и Коркин сделали свою долю: привезли и привели экскурсию на гору без всяких неприятностей, теперь, пока Кучеров рассказывает, они могут ослабить внимание, отдохнуть.
— Давайте оглядимся! — Кучеров протянул руку к западу, где огромной гребенкой стоял длинный ряд горных вершин — Главный Уральский хребет. Благодать стоит немножко наотскоке от него.
ebooksa