Девушка задумывалась и видела, что Степа во многом прав; ей и самой захотелось не только знать, но и делать.
— Так и скажи в школе, чтобы делать учили.
Петр Милехин чувствовал себя дурно. Обоженная нога сделала его неловким, медлительным, отчего он уставал сильнее прежнего.
К тому же нога постоянно ныла, по ночам не давала спать, и рабочий худел, становился мрачен и неразговорчив.
Директор завода советовал ему уйти из мартеновского цеха на более легкую работу.
— На легкой работе и плата меньше, а у меня жена, сын, сам-третий, — рассуждал Милехин.
— Но ведь трудоспособность можно потерять. Возьми отпуск и отдохни где-нибудь в деревне, в санатории.
— В санаторию я не поеду, не люблю, тоска там, дела не дают, а я не инвалид. В деревню можно, старуху проведать.
— Вот и поезжай.
— Весной, тогда и отдохну лучше.
Так Петр и решил: весной — в Дуванское чинить свое здоровьишко. Сыну он не говорил про свои недомогания, иной раз намекнет окольным путем.
— Торопись, Степка, мастером быть, тогда уж я в отставку. Возьму твои удочки, лодчонку заведу, грибы буду собирать. Все мы молодцами начинаем, а кончаем грибками да клюкой, — скажет и горько усмехнется, что судьба ведет каждого человека к смерти.
Степа и Настя каждый день ходили на лыжах, они серьезно готовились к пробегу. Девушка еще и перед сном делала круг километра на три. Она не мечтала прийти первой, но боялась остаться последней. Этого она очень боялась и готова была отказаться от пробега. Уезжая на рождество домой, Настя взяла лыжи, чтобы и там бродить.
Отец встретил ее на станции, усадил в санки, и отдохнувший конь помчался. Дорога шла Иренью, была ровна, но так же извилиста, как и река. На поворотах санки заносило в сторону, а конь почему-то прибавлял шагу, и Настя вскрикивала, беспокоясь и в то же время радуясь, что вылетит в сугроб.
Отец поддерживал девушку, но все-таки она трижды вылетала. Снег был пушист и приятен, не хотелось вставать и догонять ускакавшую вперед лошадь. И Настя лежала, раскинув руки, наподобие могильного креста; отец возвращался обратно и журил ее:
— Простынешь, шалунья.
— Я тепло одета.
— Садись…
После Насти на снегу оставался оттиск ее фигуры. Ночью он будет напоминать человека и напугает какого-нибудь трусливого коня, а то и запоздалого пешехода.
Озерки и в самом деле были занесены до крыш снегом. Ворота и окна приходилось откапывать после каждой метели.
ebooksa