Настя умолкала, она не хотела высказывать свое тайное желание — сделаться лучшим конькобежцем.
Вечерние катания проходили спокойней. Тьма не позволяла мчаться очертя голову, можно было попасть в прорубь или наскочить на кол, где спущены мережи. Ребята скользили медленно, без соперничества и мечтали:
— Выпадет снег, купим лыжи и запишемся в кружок.
— Ты меня и на лыжах будешь обгонять? — беспокоилась Настя.
— Да уж постараюсь.
— А вдруг я?
— Мне завидовать придется и плакать.
— Сердить начинаешь?
— И не думал. Видишь — город.
Они приближались к городу, пруд заходил в него широким рукавом и колол на две половины. Ребята, пробежав среди городских огней, отдыхали на плотине, слушали музыку, доносившуюся из ближайшего трактира, и затем скользили обратно.
По заморозкам в листокатальный завод приехал Кирилл Дымников.
— Проведать, дочка, приехал, — говорил он и гладил Настины волосы. — Крепонькая стала, румяная.
Девушка только что прибежала с пруда.
— На коньках катаешься, научилась?
— Степка научил. И на лыжах буду, только ты мне лыжи купи, да хорошие.
— Куплю, куплю, радуйся. Коровку-то я продал, обуза.
— Ну и хорошо. — Настя не догадывалась, что отец продал корову от нужды, деньги привез ей.
— В барачишке живешь.
В разговор вмешался Петр Милехин:
— Я сколь раз говорил ей, что найду каморку, она отнекивалась, упрямилась.