— Как поживает, порабатывает наша Домна Терентьевна?
Так рабочие окрестили свою доменную печь. Он держит себя везде, во всем на равной ноге с доменщиками. И в походке и на лице у него как бы написано: «Я тоже доменщик».
Иногда случается, скажут ему кто из ехидства, кто по зависти:
— Угольщик ты, а не доменщик. У тебя с доменщиками одна копоть общая.
— Нет, не одна копоть. Мой уголь не в самовар идет, а в домну. Без него не расшевелить Домну Терентьевну, — отрежет ехидникам Климка. И получается, что он тоже доменщик, и среди них занимает не последнее место.
ЕРЕМКИН КРУГ
Сытный, приятный дух в маслобойне Авдея Сазонтова, как в кухне. От жареного конопляного семени, от теплых жмыхов и от свежего масла этот дух. Время к вечеру, и дух сильней тревожит голодного червячка в брюхе рабочих.
Голова в тумане от голода и усталости, тело в испарине — выбежал бы из жаркой маслобойни на воздух, под ветерок, да нельзя: крутятся колеса, ползут приводные ремни, жмет пресс и стучат песты. Длинные они, до потолка, под которым ворочается толстенный вал, зубами хватает песты за макушки, поднимает вверх и отпускает — похоже, что многоногий жирный конь толчется ногами в широкой колоде с жареным семенем.
За стеной привод, крутит его Сазонтов мерин Лысанка, а погоняет мерина соседский десятилетний Ерёмка. Уродился Лысанка большой и сильный, копыта у него с подсолнух; плечи круглы, как камни-окатыши, и кладь ему любая нипочем. Грузен он, бегать вовсе не умеет и смирен — никого никогда не обидел ни зубом, ни копытом. Уродился таков, и пришлось крутить привод на маслобойне, день за днем, год за годом ходить все кругом по одному месту.
Еремка родился бедняком, и пришлось ему с семи лет гонять Лысанку, слушать песты, по стуку соображать, что конь пошел тише, и подгонять его кнутом. Так и идут один за другим неотступно, выбили себе глубокую тропу с бокалдинами. Лысанка приноравливает ноги в бокалдины, а Еремка на бугорки между ними.
— Еремка, много ли время? — кричит из-за стенки мастер. — Пора, чай, отдыхать?
Еремка выбегает из сарая. Кругом широкие луга по реке Черный Ключ. На них пестрые стада коров, телят, овец и серо-голубые стога сена в изгородях из белых березовых жердей.
Дальше берега реки точно в снежных сугробах — это отдыхают гуси.
За лугами, среди желтых ржаных полей, винокуренный завод помещика Люблина. Торчит красная труба, как поднятый угрожающий перст. Под трубой зеленое озеро — заводские железные крыши. Черная тень от трубы узеньким мостиком падает на крыши. По ней Еремка узнает время, никогда не ошибается — приспособился.
— Скоро шесть вечера! — кричит Еремка.
— Отдыхаем, станови Лысанку!
А конь слушает переговоры и останавливается, приседает на одну ногу, голову с большим белым пятном на лбу поворачивает к Еремке, ждет от парня кусочков теплого жмыха. Любит Лысанка жмыхи больше овса.
От реки поднимался туман, топил бугры, луга и стога. Гуси с гагаканьем расходились по деревням. Маслобойня отстучала пестами, закрылась до утра. Еремка верхом на Лысанке ехал в деревню. На мосту через Черный Ключ встретила его мать, кинулась со слезами:
— Еремушка миленький… Эх, горе наше, горе… — Она обняла сына.
— Мам, чаво ты? — встревожился парень. — Отойди! Не то мерин наступит на ногу и отдавит.