— Плакать, что ль? Без нас много плачут. Нынче работы не будет: запрет наложен на водку.
— Ой ли! — Маринка побледнела. Не будет у нее ни шубы, ни платьев… А она ведь невеста. — Запрет на водку — правда ли это?
— Не веришь — толкнись сама к управляющему!
Но Маринку не допустили до управляющего: нечего ей там делать.
— Вот читай! — сказал ей писарь и ткнул пальцем в бумажку на двери.
Объявление
Ввиду закрытия завода никакого найма
рабочих производиться не будет.
— Сам подписал. Довольна?
Маринка повернулась, не присела на крылечко к подружкам — прямо домой.
Бежала лугами и плакала. В тот вечер в Еремкиной избе был общий плач. Мать валялась перед иконой:
— Господи, что с нами делаешь? За что наказуешь?
Маринка за печкой проклинала свою несчастную жизнь. Младшая сестренка Глашка хлипала на полатях, дед жалобно стонал на кутнике. Еремка стоял у дверного косяка и собирал слезы в рукав своего бушлата.
— Мам, мамка, будет, — заговорил он, а у самого в горле валун катается, того и гляди, слезы хлынут, как Черный Ключ, — будет, Маринка, идите, слушайте!
Придвинулись к столу, ждали, что он скажет. Искали спасенья у маленького, худолицего заморыша. От божьего угла, молись хоть до упаду, никакой помоги. Мал Еремка, а не раз уже об этом думал.
— Учиться я не пойду, буду гонять Лысанку. Тятьке письмо напишем, благословит сняться и уехать на новые места, уедем. Халупа там есть и посев. — Поглядел Еремка на старшую сестру, тряхнул головой. — Она хоть красива и ядрена, а с бедностью своей жениха здесь не найдет.
Мать отвернулась, Маринка выпрямилась, схватилась за грудь, ждала еще.
— Слышал я, говорили, что хороша, первая на деревне Маринка, а замуж не надобна никому — бедняжка.
Убежала Маринка за печку, завыла: