Другая страна

Лунный свет залил комнату. Обнаженный Эрик медленно стянул с Ива одеяло. Они пожирали друг друга глазами. Взгляд Эрика долго блуждал по телу юноши, пока тот не воздел к нему руки и не поцеловал Эрика все с той же печальной улыбкой. Эрик чувствовал, как под его рукой шевелится и твердеет плоть юноши. Вскоре этот восставший знак пола заслонил все в его жизни, подобно собору, вознесшемуся над городом…

И вот теперь Ив, как будто тоже вспомнив тот день и ту ночь, повернул к нему голову и улыбнулся удивленной, задумчивой и лучезарной улыбкой. В эту минуту вошла мадам Беле, неся позвякивающие ножи, вилки и тарелки; она зажгла свет. Моря больше не было видно, изменилось и выражение лица Ива. Он, жмурясь, поднялся с пуфа. Мадам Беле аккуратно расставила приборы и, снова выйдя, тут же вернулась с бутылкой вина и штопором. Ив подошел к столу, чтобы открыть бутылку.

– Она думает, что ты собираешься бросить меня, – сказал Ив.

Он плеснул немного вина себе, а затем наполнил бокал Эрика. Бросив быстрый взгляд на друга, он долил вина в свой бокал и поставил бутылку на стол.

– Бросить тебя? – засмеялся Эрик. Его реакция обрадовала Ива, вызвав на лице юноши конфузливую улыбку. – Ты хочешь сказать – она думает, что я сбегаю от тебя?

– Она считает, что ты не вызовешь меня в Нью-Йорк. Говорит, что, оказавшись на родине, американцы меняются.

– Как она, черт ее дери, может это знать? – Эрик вдруг разозлился. – И нечего ей совать нос в чужие дела. – Тут мадам Беле снова вошла в комнату, и Эрик бросил на нее гневный взгляд. Она же невозмутимо поставила на стол блюдо с les crudités[52] и хлебницу и удалилась на кухню. Эрик проводил злобным взглядом прямую спину патриотки. – Вот уж чего я не выношу, так это вредных старух.

Они сели за стол.

– Она говорит так не со зла, – попытался оправдать ее Ив. – Она желает мне добра.

– Значит, считает добром для тебя – не доверять мне? И как раз в тот момент, когда я отплываю в Америку? По ее мнению, у нас нет других забот?

– Перестань. Ты же знаешь, люди не придают большого значения отношениям между мужчинами, не считают их серьезными. Немногие поверят, что мы любим друг друга. И что можем проливать при разлуке слезы. Они думают, что все это шуточки с целью эпатажа.

Эрик молча пережевывал сырые безвкусные овощи – даже глоток вина не улучшил их вкус. Живот вспучило, на лбу проступил пот.

– Я знаю. В Нью-Йорке к этому относятся еще хуже.

– Пустяки, – сказал Ив, в его голосе звучало трогательное желание положить конец этому разговору, – если ты меня не бросишь, мне ничего не страшно.

Эрик улыбнулся и тону, и самому заявлению, но от этих слов его обдало жаром, а горло перехватило, как от испуга.

– Ловлю на слове, – сказал он. Хотя это было произнесено тихо, Ив, видимо, уловил сдавленное волнение в его голосе и поднял голову от тарелки. Их взгляды встретились. Эрик смотрел Иву в глаза, видя при этом и его лоб, белевший в полутьме, словно череп, но, охваченный внезапным желанием, тут же перевел взгляд на красиво очерченные, полураскрытые губы. Зубы юноши поблескивали матовым светом. Сколько раз Эрик чувствовал их прикосновение к своему языку, сколько раз эти губы заставляли его стонать и сотрясаться в сладостной дрожи! Короткая поверхность стола, казалось, вибрировала от мгновенно возникшего между ними напряжения.

– А почему бы нам не расплатиться с мадам Беле и не отпустить ее с миром? – предложил Эрик.

Ив поднялся и прошел на кухню. Эрик механически жевал сырые, пропитанные чесночным соусом овощи и думал: это наша последняя ночь здесь. Наша последняя ночь. На кухне, как и прежде, зазвучали голоса; мадам Беле, похоже, вначале протестовала, но затем согласилась прийти утром. Эрик допил вино. Было слышно, как захлопнулась входная дверь и в комнату вошел Ив.

– Думаю, она немного рассердилась, – сказал он, улыбаясь, – но все-таки ушла. Вернется утром – главным образом, чтобы проститься с тобой. Мне кажется, она хочет, чтобы ты знал, как неприятен ей. – Ив не садился за стол, а стоял рядом, держа руки на бедрах. – Сказала, что цыпленок готов и чтобы мы поторопились, а то он остынет. – Он рассмеялся, и Эрик тоже. – А я ей возразил: это непринципиально, говорю, цыплята мне нравятся в любом виде. – Они снова дружно засмеялись. Потом смех резко оборвался, и воцарилась тишина.

Эрик встал из-за стола и направился к Иву, минуту они стояли друг напротив друга, как два борца, изучающие силовые возможности противника – бледные и улыбающиеся. Перед любовным актом Ив всегда выглядел испуганным и робким, но в этом не было ничего девического, он оставался юношей: это невинное ожидание, эта мужская беспомощность всегда пробуждали в Эрике настоящую бурю нежности. Все в нем, с головы до ног, вплоть до самых сокровенных глубин, вдруг начинало бурлить, словно огромный поток, устремившийся в узкий прорыв в горах. И подобно горной речке, этот поток обжигал его холодом и клокотал, тая в себе нечто темное, непонятное и не поддающееся контролю; неистовая сила, сотрясая все его тело, влекла к Иву. Именно эта сила, пугая Эрика, заставляла его быть особенно нежным. Сейчас он тоже с радостным изумлением легко коснулся щеки Ива. Улыбка исчезла с лица юноши, он взглянул Эрику в глаза, и они прильнули друг к другу.