Другая страна

– Вот как! – Она немного смутилась, но все же поцеловала его еще раз. – Так лучше?

– Намного, – сказал он. И прибавил: – А где все? – В просторной гостиной никого не было; только плыли звуки блюза. Звучал голос цветной женщины, голос Бесси Смит, этот голос с силой швырнул Эрика в самое пекло его прошлого: «Идет дождь, море бушует, и я чувствую, что терплю кораблекрушение».

Кэсс глянула на него как-то странно, словно хотела съязвить, потом пересекла комнату и убавила звук.

– Дети гуляют с друзьями в парке, Ричард работает у себя в кабинете. Но все с минуты на минуту соберутся.

– Я, наверное, пришел слишком рано. Прости, – стал извиняться Эрик.

– Вовсе нет, как раз вовремя. И я этому рада. Мечтала поговорить с тобой наедине перед сборищем.

– Что мы и делаем, и я этим тоже очень доволен, – сказал Эрик. Кэсс направилась к бару, а он опустился на диван. – Как здесь уютно и прохладно. А на улице сущий ад. Совсем забыл, как душно бывает в Нью-Йорке.

Огромные окна были настежь распахнуты, за ними блестела спокойная гладь реки, цвет ее был гораздо темнее Средиземного моря. От реки шел легкий ветерок, он, казалось, нес Эрику запахи оставшейся далеко Европы, тихий шепот Ива. Откинувшись на диване, Эрик замер в сладкой истоме и, зачарованный ритмом пения Бесси, смотрел на Кэсс.

Солнце горело на ее золотистых, убранных наверх волосах, падавших на лоб безыскусными кудряшками, что придавало ей несколько не по возрасту девичий вид. Кэсс пыталась таким способом скрыть худобу своего тонкого личика. Под огромными глазами обозначилась сетка мелких морщинок, а яркий солнечный свет выдавал, что она несколько злоупотребляет косметикой. Эти приметы, а также печальный изгиб рта и подбородка, открывшийся ему, пока она, опустив глаза, стояла молча у бара, безошибочно говорили, что Кэсс начинает стареть. Она как-то потускнела – словно какой-то холод сковал ее.

– Что будешь пить? Джин, водку, бурбон, виски или пиво? А может, текилу? – Она смотрела на него, улыбаясь. Улыбка была искренней, но усталой: в ней отсутствовало прежнее веселое озорство. На шее тоже протянулись тонкие морщинки, которых раньше не было.

Все мы стареем, подумал он, и как быстро…

– Думаю, виски. От джина я быстро пьянею, а, кто знает, может, этот вечер что-то сулит мне.

– Узнаю предусмотрительного Эрика, – сказала Кэсс. – А какое?

– В Париже, когда заказывают виски – а, надо сказать, я долго не осмеливался этого делать – всегда имеют в виду шотландское.

– Ты полюбил Париж? Наверняка полюбил, ты ведь так надолго в нем задержался. Расскажи мне о нем.

Она наполнила две рюмки, подошла к нему и села рядом. Издалека донесся приглушенный звоночек – дзын!

Как долог путь, – пела Бесси, – но я обязательно дойду до конца.

– Теперь, когда я уже здесь, – сказал Эрик, – он не кажется так уж долог. – Он вдруг оробел: когда Кэсс спросила, полюбил ли он Париж, первой мыслью было: конечно, ведь там Ив. – Париж, грандиозный город, прекраснейший и… мне там было хорошо.

– Это видно. Ты выглядишь счастливее, чем прежде. Весь светишься.

Она произнесла эти слова очень непосредственно, с грустной понимающей улыбкой, как если бы знала причину, по которой у него такой счастливый вид.