Другая страна

– Хотелось бы мне когда-нибудь доказать ей… – начал было Вивальдо, но замолк и уставился в стекло. – Хотелось бы, чтобы она узнала, что мир не такой черный, как она думает.

– Или, – прибавила Кэсс, помолчав, – не такой белый.

– Или не такой белый, – мягко согласился Вивальдо, и Кэсс поняла, что он не хочет принимать всерьез ее холодный тон. – Я вижу, тебе она не нравится… Ида.

– С чего ты взял? Нравится. Просто я не знаю ее достаточно хорошо.

– Это как раз и доказывает, что я прав, – сказал Вивальдо. – Ты ее не знаешь и знать не хочешь.

– Разве важно, нравится мне Ида или нет? – запротестовала Кэсс. – Главное – она нравится тебе. И это чудесно. Тебе почему-то хочется, чтобы я противилась этому. Так вот – я вовсе не против. И потом какое это имеет значение?

– Никакого, – быстро проговорил он, но, подумав, прибавил: – Нет, все-таки имеет. Мне важно знать твое мнение.

– То, что ты называешь «мнением», не имеет никакого отношения к любви, – сказала Кэсс.

Вивальдо взглянул на нее внимательно и благодарно.

– Так ты считаешь, речь идет о любви.

– Это будет лучшим аргументом в твоем споре с ней. – Кэсс помолчала и прибавила: – Возможно, она тоже захочет в чем-то убедить тебя.

– Прежде всего ей нужно кое-что забыть, – сказал он. – И, думаю, здесь я могу помочь.

Кэсс ничего не ответила, только глядела на проносившиеся мимо замерзшие деревья в холодном, неприветливом парке. Интересно, подумала она, как работалось сегодня Ричарду, как ведут себя дети. Ей вдруг показалось, что она не была дома очень давно и нарушила важные обязательства. Больше всего на свете Кэсс сейчас хотелось поскорей попасть домой и застать свое хозяйство в том же виде, в каком она оставила его вечность назад – сегодня утром.

– Ты еще так молод, – услышала Кэсс свой голос, в нем звучали интонации многоопытной матроны. – И так мало знаешь о жизни, – улыбнулась она. – О женщинах.

Бледная, усталая улыбка озарила и его лицо.

– Пусть так. Но я хочу, чтобы со мной случилось что-то подлинное. Действительно хочу. А как еще узнать, – он широко улыбнулся, явно поддразнивая Кэсс, – о жизни? О женщинах? А ты сама много знаешь о мужчинах?

Громадные цифры, горевшие вдали, в сереньком небе над Коламбус Серкл, показывали время: двенадцать часов двадцать семь минут. Вернувшись, она успеет даже приготовить ланч.

Но тут на нее вновь навалилась тоска, с которой Кэсс весь день тщетно боролась, она обволакивала ее словно густой туман.

– Раньше считала, что знаю достаточно, – ответила Кэсс. – Но тогда я была моложе, чем ты теперь.

Он снова внимательно посмотрел на нее, но на этот раз ничего не сказал, дорога вильнула в сторону, и тут на мгновение перед ними проступили высокой изрезанной стеной неровные очертания Нью-Йорка. Потом картина изменилась. Кэсс закурила и мысленно задала себе вопрос, почему ей сейчас так ненавистны эти гордые небоскребы, эти длинные цепкие антенны. Никогда прежде город не пробуждал в ней ненависти. Почему все представилось ей таким бесцветным и бессмысленным, почему она ощущала такой холод, словно ничто на свете не могло ее больше согреть?