— Какую версию сейчас отрабатываете?
— Никакой. Я жду. Это единственное, что нам остается, не правда ли? Мы зашли в тупик. Мы, вернее, мои люди, сделали все, что могли. Теперь надо ждать, и только.
— Ждать чего?
— Чего угодно! Что подвернется. Возможно, это будет свидетель. Возможно, какой-то новый факт.
— Вы полагаете, он появится, этот факт?
— Будем надеяться.
— Благодарю вас. Я доложу о нашем разговоре прокурору.
— Передайте ему мое почтение.
— Надеюсь на ваше выздоровление, господин комиссар.
— Премного благодарен, господин судебный следователь.
Когда Мегрэ повесил трубку, вид у него был мрачный, как у совы. Наблюдая уголком глаза за женой, которая вновь принялась за вязание, он почувствовал в ней какую-то напряженность.
— Тебе не кажется, что ты зашел слишком далеко?
— В каком смысле?
— Признайся, ты его разыгрывал?
— Ничуть.
— Ты все время потешался над ним.
— Ты полагаешь?
Мегрэ, казалось, был искренне удивлен. Ведь он вел разговор со всей серьезностью. Все, что он сказал, было правдой, в том числе и его сомнения относительно собственного недомогания. Порой, когда расследование не ладилось, он ложился в постель или просто оставался дома. Жена за ним ухаживала. Ходила на цыпочках. Не было шума и суеты полицейского управления, не было бесконечных расспросов и будничных забот. Коллеги навещали его или же звонили. Все были очень внимательны. Справлялись о здоровье. А за то, что, морщась, выпивал несколько чашек лекарственного отвара, жена готовила ему пунш.
А ведь, действительно, что-то роднило Мегрэ с «его мертвецом». Комиссар и сам страшился не столько переезда, сколько смены привычной обстановки. Не видеть, по пробуждении, надписи «Лост и Пепэн», не совершать каждое утро то же путешествие, обычно пешком…
Они оба были привязаны к своему окружению — «клиент» комиссара и сам комиссар. И открытие это Мегрэ было приятно. Вытряхнув трубку, он набил ее свежим табаком.