И тем не менее Гасель очень четко представлял, что война пока еще вовсе не выиграна – в любую минуту от «французов» было можно ожидать чего угодно. Неслучайно они поменяли тактику. Обнадеживало только то, что при любой тактике солнце оставалось солнцем, песок – песком, а скалы – скалами.
Каждый новый шаг давался этим людям с трудом, у каждого, был уверен Сайях, мозг кипел, готовый вот-вот взорваться, каждый боялся умереть от обезвоживания и не получить помощь товарищей.
Большинство этих людей родилось в местах с умеренным климатом, и пустыня всегда будет для них испытанием. В самом сердце Тенере каждая капля пота ценилась почти так же, как капля крови, а пот лил с них ручьями. Даже не двигаясь, они ежедневно теряют до восьми литров пота, а при ходьбе – вдвое больше, и, если не удастся восполнить хотя бы половину потерянного, навалится усталость, появится раздражительность, повысится температура. Поверхностный слой кожи приобретет плотность пергамента. При обнаружении этого возникнет приступ паники, так как наемники не могли не знать, что это являлось первым шагом к почечной недостаточности. А еще сердце, которое на жаре бьется как сумасшедшее где-то в горле…
Вскоре раздался условный зов, и на отдаленном скальном выступе возникла фигура Сулеймана.
Гасель снял тюрбан и подбросил высоко в воздух. Это являлось сигналом, что они должны встретиться на полпути, и спустя полчаса братья, сидя рядом, уже спокойно пили чай, будто ничего такого в ближайших ста километрах не происходило.
– Есть кое-что, чего я не понимаю… – растерянно произнес Сулейман, когда они закончили обмениваться впечатлениями по поводу событий дня. – Зачем они убили этого мальчишку?
– Я тоже не могу себе этого объяснить, – вынужден был признаться брат. – Согласен, что в темноте могли выстрелить по ошибке, но не укладывается в голове, что окончательно с ним расправились при свете солнца.
– Думаешь, что он был тяжело ранен?
– Нет, не думаю. Он разговаривал вполне нормально, и вдруг тот, кто у них, кажется, главный, выстрелил ему в затылок.
– Возможно, он поступил так, чтобы в этом обвинили нас, – предположил Сулейман.
– Я думал об этом, но не это меня сейчас волнует, – ответил Гасель. – Меня волнует, что эта расправа является доказательством, что они готовы покончить точно таким же образом со всеми. Что еще можно ожидать от кого-то, кто хладнокровно добивает раненых?
– Думаю, нам не на что надеяться, – тихо произнес младший Сайях. – Насколько я помню, мы всегда были вынуждены рассчитывать только на самих себя, это наша судьба. И в очередной раз речь идет: или мы, или они.
– Никогда не думал, что придется докатиться до такой крайности, однако боюсь, что у нас не остается выбора.
Гасель жестом дал понять брату, чтобы тот следовал за ним к небольшой высотке, откуда просматривались пески. Положил винтовку с оптическим прицелом на выступ, отладил фокусировку и подозвал Сулеймана.
– Видишь склон вон той дюны?
Не привыкший смотреть через линзы младший брат ответил не сразу. Смешно жмурил то один, то другой глаз, однако вскоре поднял голову и не очень уверенно сказал:
– Кажется, там канистра.
– То же самое думаю и я, – согласился Гасель. – Канистра, прицепленная к парашюту.
– Вода?
Гасель уверенно кивнул.