– И у меня…
– Все, хватит, – остановил возгласы Сэм Мюллер. – Никогда не думал, что придется так поступить с каким-никаким, а товарищем, но придется. Теперь я ругаю себя за то, что ввязался во все это. Погнался за деньгами… адреналин… Нам всем не повезло.
– Везет не всегда, – сказал кто-то.
– Я даже не помню, что это такое – везение, – подал голос Восьмой, до этого молчавший. – В последний раз мне повезло в карты: досталось тридцать фишек, а моему сопернику только четыре.
Южноафриканец строго посмотрел на него.
– Не время для шуток, парень, – сказал он. – Прикиньте, ничем другим мы не умеем заниматься, это наша работа. Но кому теперь захочется нанимать нас для чего-либо? Разве что вышибалами на дискотеке… – Он повернулся к Механику. – Ты готов?
– А что еще остается, – кисло ответил тот. – Чем быстрее все закончится, тем лучше.
– Тогда вперед! И не наделай в штаны, туарег мне поклялся, что с тобой ничего не случится.
– Ха! Ты ему веришь?
Сэм кивнул и почти по-дружески подтолкнул его к выходу.
– Если бы не верил, не согласился бы отдать тебя.
– Ну смотри, чтобы не пришлось раскаиваться.
Разрядив четыре автомата, южноафриканец заставил Механика накинуть их себе на плечо, еще четыре взял сам.
– Я раскаиваюсь только в одном, что подписался на это. Все, хватит, шагаем, время не терпит!
За пределами пещеры им показалось, что солнце стукнуло по голове сильнее, чем мул копытом, и оба подумали, что с подобным грузом им не удастся пройти и метра. Темные каменные плиты, ориентированные на юг, начали нагреваться почти сразу после восхода, и сейчас, когда дело двигалось к полудню, на них можно было жарить яйца. Крупные капли пота, выступавшие на лбу, мгновенно испарялись. Сэм Мюллер и Бруно Серафиан в поисках хоть какой-нибудь тени старались прижиматься к скалам, но к полудню в Сахаре даже в тени температура зашкаливает.
– Этого никто не выдержит… – спустя пятнадцать минут пробормотал Бруно. – Я сейчас потеряю сознание.
– Если ты потеряешь сознание, считай, что ты умер, – последовал безжалостный ответ. – Иди давай!
– Не могу! – чуть не плача, ответил его спутник. – Подошва ботинок нагрелась, иду как по раскаленным углям.
– Глядите-ка, Бруно Серафиан сопли распустил! Я с тобой не намерен возиться и могу поклясться, что никто не придет тебе на помощь. Так что сам, сам…
Следующие пятьсот метров были труднее, чем восхождение на Эверест.