Опять удар – еще до ответа. Как у собаки Павлова: удар – ответ, условный рефлекс вырабатывается.
– Мы тебя три дня ждали, – выдавил «бабуин» тяжело, как будто вагонетку с углем толкал.
Три дня. Как раз когда мой водитель Саша слег с травмой. Все интереснее.
– Кто вас на меня навел?
– Я не знаю… Не надо!.. У Хмурого кореш старый. Вроде в НКВД раньше работал. Говорил – ничего нам не будет. С чекистами все уговорено.
– Ты, мартышка помойная, знаешь, кто я такой?
– Пиджак. Из образованных. Дворянчик такой недобитый… – И тут бандит всхлипнул, прикинув, что ему сейчас опять перепадет рукояткой револьвера.
– Я капитан госбезопасности. Это вы с каким НКВД все порешали? Где я начальником?
«Бабуин» хрюкнул опять нечто нечленораздельное.
– Как звали наводчика? – продолжал прессовать я. – Где встречались?
Бандит все скулил и ныл:
– Не зна-а-аю! Ох, я ранен! Кровью истека-а-аю…
– Не скули. Что еще наворотили? Не молчи! Убью!
– Колбасник – это вор такой. Мы его удавили. Ему Хмурый карточный должок зажилил. Много денег. Втихаря его и того… Прикопали.
– Что еще?
– Ну, перед тем, как на заводе шухер был, мы ждали ночью фраера на пустыре рядом с лодочной станцией. Он сам к нам на толковище должен был прийти. Замочить его должны были тихо так. И главное, чтоб с карманов ничего не брать. Только кипиш большой начался, и нам пришлось когти рвать.
В голове моей звякнуло. Замочить фраера. Что за фраер? Это же Тулияк, несостоявшийся взрывник, которого мы повязали с часовым механизмом! А головоломка складывается!
– Что еще скажешь важного и ценного?
– Не знаю больше ничего! Больно-о-о…
– Ну, если не знаешь, так ты мне и не нужен, – я поднял револьвер.