В глинобитном домике с вывеской «Шайхана» буфетчица-татарка сразу предупредила их из-за стойки:
— Хлеб только по карточкам…
— Мы не за хлебом, — ответил Шеген.
— Чаю нету…
— А что же есть? — спросил Воронов.
— Морыс…
Подозрительный темный морс, отдающий сахарином, они пили из поллитровых стеклянных банок, сидя на табуретках возле колченогого стола.
— А вот все равно, — сказал Воронов Шегену, — после песков — будто в ресторане… Мы всегда в ресторан, в самый лучший, закатывались… С ребятами, когда из экспедиции, после поля, попадали в город.
Он хотел еще рассказать, как они проводили там время, но открылась дверь и в чайхану вошла девушка. Одежда на ней была и не казахская национальная, но и не городская. Правда, на голове шапочка с пером филина, но вместо привычного бархатного камзола — какой-то военно-морской бушлат, неизвестно как попавший в эти края.
И Шеген, и Воронов проводили ее глазами — от дверей и до стойки.
— Апа, мне хлеба надо, — сказала девушка буфетчице, протягивая карточку, напечатанную на толстой оберточной бумаге. — С утра за саксаулом ездила, а магазин закрылся. А мне на дежурство сейчас.
Пока буфетчица отрезала сегодняшний талон от шершавого листка, пока взвешивала четыреста граммов тяжелого темного хлеба, Шеген, понятно, постарался завязать знакомство:
— Салем, красавица…
— Салем… — ответить ответила она, но головы в его сторону не повернула.
— Ты отзываешься только на это имя? — продолжал он. — Или у тебя есть еще какое-нибудь?
Ответ ее прозвучал холодно:
— Зачем вам мое имя?
— Чтобы запомнить его и вздыхать, повторяя про себя… А где ты дежуришь сегодня? Можно спросить?
Она промолчала, и буфетчица, весело и многозначительно улыбнувшись, постаралась ее выручить:
— Спросить можно, а ответить нельзя. Это военная тайна.