Потом была победа

Седых сворачивает цигарку и затягивается. Руки его не слушаются, дрожат, и тлеющие искорки сыплются на колени. Покурив, он говорит лейтенанту, что в разведку идти не стоит. Он к крупному зверю приохотился, да и пушка его грохает так, что за километр слышно, а для разведки такой шум ни к чему…

Юрка подсаживается к Харитошкину и неизвестно почему признается, что ящик с горящими ракетами бросил не немец, а он, Попелышко.

— Не хвастаешь? — недоверчиво спрашивает сержант и ощупывает вещевой мешок, на боку которого зияет пропалина. — Цел…

— Что цело? — не понимает Юрка.

— Струмент, — отвечает Харитошкин. — На первый раз я тебе прощаю… Вдругорядь сначала глаза протри, а потом кидай… За такие дела по головке не гладят. Прыток ты больно, парень…

К полудню саперы навели паром, и на плацдарме начали сосредоточиваться ударные части второго эшелона.

Посыльный от капитана Пименова передал лейтенанту Нищете приказ отвести разведчиков к командному пункту полка, который уже перебрался на плацдарм.

За этот день у Юрки Попелышко вытравились на переносице две морщинки. Вроде неглубокие, а здорово приметные на его мальчишеском лице. Их разглядел сержант Харитошкин, когда темные от копоти, грязи и усталости разведчики шли по траншее, отбитой у немцев.

На откосе надоедливо, как брошенный окурок, чадил догорающий танк. В душном воздухе горько пахло дымом.

Стрельба уходила на запад. Сражение с грохотом и пушечным гулом втягивалось в пробоину, в брешь, сделанную стрелковым полком.

ГЛАВА 17

Части второго эшелона, усиленные танками и самоходными орудиями, ударом с плацдарма прорвали глубоко эшелонированную оборону противника, вышли на грейдер и повернули на юг, к шоссе.

Ошарашенные, растерянные немцы поспешно отступали, бросали технику, разбегались в болотистые леса.

Но когда дивизия подошла к шоссе, немецкое командование опомнилось. Шоссе на Березину было единственным путем отхода на запад для крупной группировки, которая обороняла важный стратегический узел километрах в пятидесяти юго-восточнее плацдарма.

Едва первые тридцатьчетверки выскочили к пригорку, где грейдер сливался с шоссе, в упор им ударили «фердинанды». Потеряв десяток машин, танки отошли под укрытие леса и стали ожидать подхода тяжелых самоходок, которые прошибали броню «фердинандов».

Танковый бой был коротким и беспощадным. Подавить огнем тяжелобронированные, зарытые по башни в землю «фердинанды» самоходками не удалось. Тогда на пригорок был брошен штрафной батальон. Он пять раз поднимался в атаку и к вечеру добрался до «фердинандов».

Оборона противника оказалась разорванной. За Березиной дивизии выходили на подступы к Минску.

Путь был открыт. На плечах у немцев полки выскочили на шоссе и потекли на запад. Двигались стремительно, не ввязывались в мелкие стычки. Надо было не дать противнику зацепиться на Березине и с ходу перескочить реку.

Немцы прикрывались наспех сколоченными заслонами из самоходок и бронетранспортеров, вооруженных крупнокалиберными пулеметами. «Юнкерсы» и «фокке-вульфы» группами и в одиночку рвались к шоссе, сыпали бомбы, строчили из пулеметов. Противотанковые пушки и зенитные батареи били из засад шквальным огнем. Стальные болванки прошибали тридцатьчетверки, стряхивали с брони автоматчиков танковых десантов, рвались баки с горючим, снаряды. Горящими факелами выскакивали из люков танкисты. Неистово трещали пулеметы и автоматы, на болотистых обочинах натужно квакали мины.

Схватки кончались, и возле шоссе оставались разбитые, раздавленные батареи, скособоченные и перевернутые бронетранспортеры с рваными пробоинами, сожженные «фердинанды» и трупы. Уцелевшие немцы разбегались, а наступающие полки шли вперед еще стремительнее, чтобы наверстать время, упущенное в неожиданных стычках.