«Украл, сволочь, и не скрывает», — зло подумал Николай. Придерживаясь рукой за стенку, он встал и пошел к горбоносому, тяжело припадая на больную ногу. Он нагнул голову и стиснул кулаки. Понимал, что задержать, скрутить руки не хватит сил, а вот в морду дать, пожалуй, он сумеет.
Покупатель беспокойно ворохнул глазами и попятился.
— Чего тебе? — растерянной скороговоркой заговорил он. — Чего уставился? Свой хлеб меняю…
— Свой, сука? — переспросил Николай и тяжело взмахнул кулаком, вложив в него всю злость.
Покупатель увернулся от удара и вскинул над головой змеистую, с свинчаткой на конце камчу. Но ударить не посмел. Коротко выругался, подхватил мешок и крутнулся к двери.
— Откуда он? — спросил Николай Буколиху. — Фамилию знаете?
— Запамятовала, — ответила Анна Егоровна и уставилась на Николая недовольными глазами. — Чего в моем доме распоряжаешься? Большую ты волю, парень, взял.
— Кончайте вы этот промысел! — Николай шагнул к Буколихе. — Ворованный хлеб скупаете, — зло сказал он. — Война идет, а вы шинок завели.
— Ты мне не указ, — отрезала Буколиха. — Своя голова на плечах есть, да и в доме я хозяйка.
— Кончайте промысел, — повторил Николай. — Не пущу я больше во двор ни одного человека с ворованной пшеницей.
— Ишь как завернул, — усмехнулась Буколиха. — Не круто ли берешь, Коля? Промысел кончить легче легкого, да ведь тебя надо каждый день мясом кормить. От окорочка, от сальца ты тоже не отказываешься.
Орехов побледнел. Ответить, возразить на это ничего не мог. Четыре месяца сидел нахлебником у Анны Егоровны, и она имела право сказать ему так.
— Не с неба ведь, дружок, все это валится, а вы́ходить я тебя должна. Должна на ноги поставить, — продолжала Анна Егоровна, и ее выцветшие глаза в упор глядели на Николая. — Рукам, ты знаешь, я отдыха не даю, да мало этого по нонешним временам. Головой надо подсоблять. Без ума да без хлеба не проживешь.
Утром, собираясь в МТС к Степану Тарасовичу, Николай не тронул завтрак, оставленный на столе под холстинкой. Не прикоснулся к кувшину с молоком, к вареным яйцам, к ветчине.
Отрезал только горбушку от каравая. Половину съел, запил квасом. Другую половину сунул в карман. На это он имел право — из колхозной кладовой муку Николаю выдавали каждый месяц.
ГЛАВА 5
Над комбайном плыла пыль. Она поднималась из-под колес, летела от хедера, как из огромной трубы, валила из соломотряски. Пыль забивала горло, резала веки. Полова залетала под гимнастерку и щекотно липла к телу.
В голове звенело от бензинового чада. Мотор полыхал жаром, как протопленная печка. Железный настил мостика дрожал, и дрожь тупо отдавалась в затылке.
Солнце стояло в упор. Хотелось пить. Николай глотал липкую слюну и удерживался. Знал, что несколько глотков еще больше распалят жажду.
Вторую неделю Николай работал на комбайне. Жил на стане в дощатом вагончике с узкой дверью, захватанной мазутными руками. В вагончике вдоль стены были нары. На них, постелив солому, спали вповалку.
ebooksa