— Машина поломалась, — ответил Валетка и стал свивать в жгутик подол рубахи. — Полдня в отделении дожидался. Думал, почты много будет, а оказалось одно письмо.
— Кому письмо-то? — поинтересовалась Анна Егоровна.
Валетка молчал. Лицо его было хмурым, большегубый рот плотно сжат.
— Язык, что ли, отвалился, — сказала Анна Егоровна, и руки ее, лежавшие на столе, дрогнули, поймали кусочек хлеба и стали катать его.
— Говорить-то не хочется про такое письмо, — взросло ответил Валетка и расправил скомканный подол рубашки. Потом, заметив, как застыли, будто схваченные морозом, руки Анны Егоровны, нехотя добавил: — Антониде вашей письмо пришло. От дяди Семена…
— Как от Семена? — Анна Егоровна привстала за столом. — Он же… Живой, выходит?
— Живой, раз письмо прислал, — подтвердил Валетка.
Голос мальчика неожиданно дрогнул и стал растерянным.
— Как же теперь будет? — спросил он, уставясь на Николая. — Как же теперь…
Николай отодвинул сковородку с недоеденной яичницей и подошел к Валетке:
— Давай письмо.
Валетка конверт не вытащил. Он исподлобья взглянул на Николая.
— Адресату вручил, как положено, — голос мальчика был жестким и злым. На скулах обозначились два тугих бугорка. — Прямехонько в руки отдал… Пусть, стерва, читает.
В словах его послышалась откровенная, по-детски бездумная жестокость. Не мог Валетка простить измены Антониде. Сколько писем он написал, дядю Семена разыскивал! Последнему письму, хоть оно и с печатью, не очень поверил. Месяц и надо-то было подождать Антониде, а она…
— Пойду я, — сказал Валетка. — Некогда рассиживаться. Поросенка покормить надо… Мамка опять песни завела. Носят ей проклятую самогонку. Такое зло берет, что хрястнул бы по рукам топором… Песни поет, а поросенок некормленый.
Завечерело. На небе вырастали звезды, подходила ночь. К плетню прибился бродяга перекати-поле, пригнанный в деревню шалым ветром. Усталый от долгого пути, он незаметно умер, приткнувшись косматыми ветками-лапами к гнилому колу. Измученные жарой, отощавшие собаки теперь не лаяли по вечерам.
Анна Егоровна прибирала на столе. Стол был чист, но она водила ветошкой по изношенной столешнице, будто силилась оттереть что-то. Николай видел, как от усилий набрякли на руке Буколихи жилы, как напряглись ее пальцы, зажавшие обрывок холстинки.
На дворе послышались неровные шаги. Орехов досадливо подумал: опять несет какого-нибудь «калаголика».
Открылась дверь, и Антонида, низко пригнувшись, будто притолока опустилась перед ней, шагнула в комнату. Буколиха неловким движением столкнула со стола сковородку. Та ударилась в глинобитный пол и косо укатилась в угол.
Антонида подошла к столу, вытянула руку и разжала кулак. На стол вывалился скомканный конверт.