Так Попелышко попал в разведвзвод, где из него начали «мастерить человека».
Дело это оказалось трудным. Мешала какая-то непостижимая наивность Юрки, его огромная вера в доброту и справедливость людей, которая и удивляла и смешила одновременно.
В первый же день Юрка променял Кудряшу за немецкий штык-кинжал наручные часы, а Асланову отдал поносить кожаные перчатки. Затем на Юрку дружно свалили дневальства, мытье котелков и другие хозяйственные дела.
На первых порах Орехов не вмешивался, решив, что Попелышко сообразит и не будет безропотно подставлять шею. Потом понял, что этого не дождешься, и вмешался. Он отстегнул от пояса Юрки тупой немецкий штык и возвратил ржавую рухлядь Кудряшу. Тот понимающе усмехнулся и отдал часы.
Асланов перчатки не вернул. Сказал, что потерял, и предложил взамен две пачки махорки. Когда Орехов нажал на Асланова, разведчик отвел его в сторону и признался, что перчатки он подарил регулировщице из автобата.
— На чужое добро, выходит, кобелился? — громко спросил Орехов.
Асланов испуганно попросил его говорить потише и добавил к махорке новые суконные портянки.
Портянки Юрке были нужны, так как свои он потерял еще в маршевой роте, поэтому Орехов не стал изводить Асланова. Все равно кожаные перчатки на фронте не нужны. Взять на фронт такую бесполезную для солдата вещь мог только Юрка Попелышко…
— Трахнуть, значит, тебе фрицев хочется? — сказал Орехов. — Они, между прочим, умеют сдачи давать… Дорого нам тот крутой бережок достанется. На воде будешь на виду, как на блюдце. В таких переплетах полка дня на четыре хватает.
— Как на четыре? — не понял Юрка.
— Просто… Счет в штабах такой есть. Кажется, по закону больших чисел, — объяснил Николай. — Расход большой получается личного состава и боевой техники.
Орехов покосился на Юрку. Тот лежал, подоткнув под подбородок кулаки, и смотрел на воду.
Думал Юрка уже не о немцах, которые сидели за рекой, не о том, что через неделю-другую придется вышибать их из траншей, где были доты с бронеколпаками.
Юрка вспоминал весенний вечер на Воробьевых горах у Москвы-реки. Был тогда вот такой же теплый ветер, и на деревьях распускались почки. Только Юрка не лежал в окопе, а сидел на скамейке, и рядом была Светланка. Юрка накинул на нее пиджак. Потом, сделав вид, что придерживает пиджак, обнял Светланку за плечи. Она, видно, тоже опасалась, что пиджак соскользнет, и прижалась к Юрке.
Пятый день от нее нет писем. Все время аккуратно писала, а тут пять дней прошло, и ни одной строчки. Юрка смотрел на воду и мучительно думал, придет сегодня письмо или нет. Потом стал вспоминать последнее письмо. Начиналось оно так:
«Милый Юрик! Пишу тебе с лекции. Знаешь, после твоего последнего письма перечитала «Севастопольские рассказы». Читала и все представляла, будто мы вместе с тобой, с моим замечательным русским солдатом…»
Орехов сейчас не мог думать ни о чем, кроме немцев, которых надо было выбить с укрепленных высот западного берега и гнать беспощадно, без роздыху. Гнать до тех пор, пока не кончится своя земля, а потом гнать по чужой, пока не кончится война.
Все-таки Николай был на два года, на семьсот тридцать военных дней, старше своего напарника, и ему некогда было смотреть, как, обдуваемые теплым ветром, лопаются на березке с неуловимым шорохом глянцевые, клейкие почки.
В траншее первой линии, где у стенок сидели нахохлившиеся пехотинцы, Орехова догнал запыхавшийся Смидович.
— Товарищ старший сержант, вас подполковник зовет, — сказал он. — На командном он… И взводный наш там же.
ebooksa