«В тот вечер мы проговорили с ним несколько часов, а утром я, встретив Ленку, с вызовом посмотрел ей в глаза и не захотел даже слышать о вчерашнем событии…
Несмотря на то что не разлюбил её, сделал вид, что она стала мне безразлична. Вскоре в семье нашей пошли передряги: отец запил, дошло до развода…
В отчаянии, не зная, как жить дальше, я всё и всех забросил! Не приходил ночевать неделями, спал с мальчишками в летних сараях до самыхморозов…»
— А что случилось у отца с матерью? — спросил я.
— Понимаешь, никто из нас не догадывался, что у отца в голове был осколок, который, как говорил врач, доводил его головными болями до невменяемости. И, чтобы как-то уменьшить боль, он напивался почти ежедневно, кидался с кулаками на мать, бил брата, и только мне иногда удавалось его успокаивать, но ненадолго, и дня через три всё начиналось сначала. Незадолго до его кончины они развелись. Пить он стал меньше, почти всё время стал проводить в госпиталях. К чести матери, она всегда ходила навещать его и носила передачи.
Чуть помолчав, он снова удалился в свои воспоминания:
«…Похорон я не помню, ибо это страшное событие выбило меня из колеи: я окончательно бросил школу и стал обивать пороги ремесленного училища, которое сумел закончить до армии мой брат. Наконец был принят в группу слесарей. Так началась моя трудовая деятельность в тринадцать лет. Все в группе были старше меня, и постепенно, чтобы не выделяться, я стал курить, а иногда и пить вино. Мать вскоре смирилась и даже сама стала давать деньги на сигареты.
После смерти отца она сильно изменилась: принялась красить губы и вмиг как бы помолодела. И всё реже стала бывать дома. Однажды, в неурочный час вернувшись, домой я застукал её с мужчиной. Обида и боль затопили детский разум, и я, вытолкав его в дверь, наговорил грубостей матери, даже не выслушав её объяснения о возможном замужестве. Затем собрал свои вещи и ушёл жить к ребятам в общежитие, где и ночевал несколько ночей. Надолгоменя нехватило, да и комендантша наехала, короче, вернулся домой и завалился спать. С матерью мы почти не разговаривали, а потом и вообще перестали обращать внимание друг на друга. И продолжалось это не один год.
Когда я немного подрос, и умом тоже, она несколько отошла от обиды, и всё постепенно забылось, и уже после второй судимости мы совсем помирились. Я понял, что совершил большую глупость, что не дал ей выйти замуж в сорок лет, а она винила себя за то, что в тот момент отстранилась и меня упустила… То время мы больше с ней никогда не вспоминаем, и даже брат не знает, что тогда произошло между нами…»
— Извини, что прерываю, но как ты приобщился к воровской жизни? — Мне это было действительно интересно.
— Что ж, слушай дальше…
«После смерти отца планы о походной военной жизни резко сменились по-своему интересной, как мне тогда казалось, профессией Вора. Я никого не виню, что встал на этот путь, просто сейчас жалею, что рядом не оказалось человека, который смог бы удержать меня от того первого шага…
Тот первый шаг, вернее, знакомство с преступным миром произошло опасно, неожиданно, но и вполне закономерно. В то лето, окончив первый год обучения в ремеслухе, я никуда не поехал: в пионерлагерь не брали, родственников на природе не имелось, — и мы с моим другом Валеркой с утра до вечера пропадали на прудах Лефортовского парка. У Валерки прозвище было Косой от фамилии Косов. Он отличался дерзким нравом и находчивостью, никогда не унывал от безденежья.
Нас часто выручала рыба, наловленная им на удочку или верши. У него были постоянные покупатели, которым он и продавал свой улов. Но чаще всего мы с ним крутились около режущихся в карты взрослых парней, которые время от времени посылали нас в магазин за водкой за небольшую мзду. В то время было модно держать голубей. И мы конечно же тоже держали голубятню и всю неделю откладывали деньги, чтобы в субботу съездить на Птичий рынок, прикупить новых голубей, чтобы впустить в свою стаю и свистеть, гонять их, лазать по крышам чужих домов, ловить чужих, хотя и своих-то как следует содержать не могли. Но это была главная отдушина от скуки и безделья.
Свои верши обычно мы проверяли либо ранним утром, либо поздним вечером, в темноте, чтобы никто не знал, где они. В парк мы шли короткой дорогой, отыскав в заборе доски, которые легко сдвигались в сторону. Однажды, дождавшись темноты, мы, разговаривая о том-сём, подошли к „нашей" дырке, и я уже притронулся к доске, чтобы сдвинуть её в сторону, как был сбит с ног выскочившим из дыры каким-то рыжим парнем. Я не успел подняться, как за ним выскочили ещё несколько парней, которых я сразу узнал — мы с Валеркой часто бегали им за водкой.
Сбивший меня рыжий успел подняться только на колени, встать на ноги ему не дали преследователи. После нескольких ударов ножом он ткнулся лицом в пожухлую траву, задергался в конвульсиях, царапая ногтями землю, как бы желая зарыться в неё, но вскоре затих. Несколько раз пнув безжизненное тело для проверки, парни заметили меня — видно, Валерка спрятался за деревом или вообще сбежал.
— А с этим что делать, братва? — Вытирая о голенище хромовых сапог „лисичку", один из них нагнулся ко мне. — Рожа-то знакомая! — Он поддел кончиком лезвия мой подбородок и прошипел, дыша на меня перегаром: — Видел что?
Я испуганно замотал головой: нет, мол, ничего не видел и не слышал!
— Оставь шнурка, Фиксатый, знаю я его, это братишка одного знакомого, правильного хлопца, не сдаст! — проговорил тот, что часто оплачивал нашу доставку в двойном размере. — Не сдашь ведь? — спросил он меня.
— Нет, конечно нет! — схрипом выдавил я.
ebooksa