Ни слова не говоря, Хейн открыл ящик стола, вытащил чековую книжку и, что-то записав, протянул чек. Темплар взял его, пробежал по листку глазами, и в них зажглись веселые огоньки.
— Вот хороший мальчик! Я очень рад, что мы обошлись без пререканий и торга. Всегда считал, что это чрезвычайно все огрубляет.
Хейн пожал плечами.
— У меня свои методы, у вас свои. Прошу вас только не забывать о времени. — Показав свои наручные часы, он постучал по циферблату коротким и толстым указательным пальцем. — Сейчас суббота, половина первого. Вы не сможете обналичить чек до девяти утра понедельника. А там — кто знает, что может случиться? Заранее предупреждаю: ничего у вас не выйдет. Я не боюсь — до того времени вы не станете натравливать на меня полицию, потому что рассчитываете победить. Рассчитываете, что в понедельник утром будете сидеть на крыльце банка и ждать открытия. Так вот, это зря. Или вы правда верите, что я позволю вам шантажом вытянуть у меня подобную сумму — почти все, что я скопил за пять лет?
Долгожданный момент истины настал. Единственное, что заставляло Эдгара Хейна недоумевать, — почему Святой столько дней тянул, прежде чем выдвинуть требования? Буря, собиравшаяся бесконечно долго, наконец разразилась, однако Эдгар Хейн чувствовал себя до странности спокойно.
Святой искоса взглянул на него, тоже понимая, что маски сброшены.
— Ваша проблема в том, что вы слишком серьезны, — проговорил он. — Вы проиграете эту битву, потому что у вас нет чувства юмора — как у всех второсортных жуликов. Вы не умеете смеяться.
— Мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним, Темплар.
Святой с улыбкой отвернулся и взял шляпу.
— Не обманывайте себя, дорогуша. Это будете не вы. — Он подхватил тросточку и легонько крутанул ее в пальцах. В его голубых глазах сверкал боевой задор. — Полагаю, вы не против, если я анонимно перешлю ваше доброхотное даяние в лондонскую больницу, дружочек?
— В понедельник и решим, — откликнулся Хейн.
Святой кивнул.
— Интересно, понимаете ли вы, в чем моя цель? — серьезно проговорил он. — Возможно, вы считаете меня простым налетчиком — жуликом, который обчищает карманы других жуликов? Ничего подобного, дорогуша. Я не зарабатываю, а теряю деньги. На самом деле я прирожденная боевая машина, и спокойная жизнь с приносящей доход постоянной работой для меня чистый ад. Я не служу в полиции, потому что терпеть не могу ограничения и канцелярскую рутину, но мы с ней на одной стороне. Я занят тем, чтобы давить отвратительных насекомых вроде вас. Да, это может делать и полиция. Но я оправдываю свое существование тем, что заставляю упомянутых насекомых жертвовать немалую часть преступно заработанных средств на благотворительность, — полиция, как вам известно, этим не занимается. Мне всегда казалось неправильным, что вредным микробам вашей породы позволено жульничеством зашибать огромные деньги, потом посидеть месяц-другой в кутузке — и выйти, чтобы наслаждаться богатством. Моя задача исправить это. Из того, что мне удалось стрясти со Змея, я вернул Томми Майтеру его законные деньги плюс компенсацию за ущерб. Однако Змей — всего лишь мелкая букашка, а вы крупная, и я прослежу, чтобы и ваш взнос был соответствующим.
— Посмотрим, — ответил Хейн.
Святой пристально взглянул на него и хладнокровно произнес:
— Ночь понедельника вам предстоит провести в полицейском участке на Мальборо-стрит.
С этими словами Святой исчез. У него была способность так ловко и внезапно растворяться в воздухе, что противная сторона далеко не сразу осознавала, что его больше нет рядом.
Хозяин кабинета некоторое время сидел неподвижно, глядя на закрытую дверь, потом опустил глаза и увидел лежащий на промокательной бумаге конверт, адресованный его собственной рукой М. Анри Шастелю. Словно загипнотизированный, Хейн смотрел на надпись — хотя она и обманула бы многих, кто знал его почерк, ему самому было очевидно, что конверт вовсе не тот.
Прошло несколько минут, прежде чем Хейну удалось выйти из транса и заставить себя дрожащими пальцами вскрыть письмо. Рука расправила на столе сложенный лист бумаги, и в голове все померкло. Словно из густого тумана наркотического опьянения выплыл один твердый, непреложный факт — он, Хейн, загнан в угол. Приподняв на несколько секунд завесу мнимого легкомыслия, Святой показал, насколько на самом деле серьезны его намерения и велика решимость, а противнику была предоставлена возможность оценить его истинную отвагу.
Хейн вспомнил последние слова перед расставанием: «Ночь понедельника вам предстоит провести в полицейском участке на Мальборо-стрит». Он буквально слышал голос Святого — голос судьи, выносящего приговор. Лицо Эдгара Хейна посерело от страха.