Шесть дней

22
18
20
22
24
26
28
30

Василий Леонтьевич наспех натянул брюки, неудобно было идти в кухню в трусах, как ни долго живут они с Марией Андреевной, все ж таки надо уважать в ней женщину. Не успев заправить рубаху, широко шагая, чтобы не потерять на одну пуговицу застегнутые брюки, появился на пороге кухни.

Мария Андреевна подняла на него глаза:

— Да ты что, ни стыда, ни совести! Погляди, рубаха у тебя до колен спущена, лень заправить…

— Не вовремя на тебя стеснительность напала… — поворчал Василий Леонтьевич, все же заправляя рубаху. — Ты мне почему вчера не сказала, что на заводе нелады? Вон он, слышишь?..

Дед поднял глаза к потолку, и Мария Андреевна вслед за ним с недоумением посмотрела туда же.

— Чего там? — с искренним любопытством спросила она.

— Шаги… Или уж совсем глухая стала?

— Мало ли кому там какая нужда приключилась, — сказала она и снова принялась за свои кастрюли.

— Григорьев это. Шаги задумчивые, и встает, как и я, с зарей, никогда ему покою нету.

Мария Андреевна оставила свое дело и посмотрела на мужа.

— Верно, Григорьев приехал… Напасть какая: каупер порвало…

Василий Леонтьевич некоторое время стоял, не веря жене, вытянув морщинистую шею и молча уставясь на нее. Ждал, что она еще скажет. Она ничего не говорила, скорбными глазами смотрела на него.

— Ты что же вчера молчала? — негромко спросил Василий Леонтьевич и, прихрамывая на больную ногу, двинулся на Марию Андреевну. — Ты что же это творишь, окаянная?! Чего тебе хочется, то и творишь, — все более распаляясь, крикнул он. — К мужу в постель тебя потянуло, чертова ведьма, а об деле сказать забыла.

— Опомнись, Вася, опомнись, что ты говоришь? — тонко закричала Мария Андреевна, — Какой ты вчера был, страшно смотреть, пожалела я тебя, знала, что на завод побежишь.

— Пожалела!.. — вскричал Дед.

Мария Андреевна, как водой окатила рассвирепевшего супруга, сказав:

— Ты бы вместо всего того к Григорьеву пошел, — она сохраняла полное самообладание, знала, что муж не тронет ее и пальцем. — Он тебя ждет не дождется.

Дед остановился и вперил в нее испытующий взгляд.

— А етава еще не хватало! Почему ты мне и про Григорьева не говорила?

— Где же было говорить, когда ты едва лег и захрапел на все этажи, хоть бы слово ласковое сказал…