— То-то и оно, что читаю… К бабке ходил, как я тебе сказал?
— Я всегда к ней хожу, уважаю свою бабушку, — помрачнев, обидевшись на Деда за то, что он бабушку назвал бабкой и что не верит ему, отчеканил Андронов.
— Расскажи ей, как ты перед людями позоришься. С бабкой заячьи подскоки не помогут, выдаст тебе, что заслужил. Она политику на своем горбу изучила, завод строила, сыновей на войну проводила, а назад не встренула. Она тебе наилучшую политику преподаст. Теперь, как я вернулся, будешь передо мною во всех делах отчитываться. Понял?
— Понял, — смиренно сказал Андронов.
— Беги, смотри, на работу не опоздай, — милостиво отпустил Дед.
На завод Василий Леонтьевич ехал трамваем в обычном своем затертом грубошерстном пальто, служившем ему рабочей одеждой без малого два десятка лет. Мария Андреевна стыдила его, заставляла купить, — пусть какое-нибудь дешевое, кто же на завод ходит в модном? — но приличное, знала, что если она сама купит, Василий Леонтьевич расшумится, скажет, что не то, и не станет носить. И в трамвае, и в бытовке, где был свой шкафик, облачаясь в робу, Дед с горечью думал о том, что, хотя и приехал Андронов, уйти на пенсию сейчас же, как он втайне мечтал, пока не удастся. На печах он появился сумрачным, неразговорчивым, молча кивал на приветствия, а иных в расстроенных чувствах и совсем не замечал. Шагал, как говорили, «с прищуром», прихрамывая на больную ногу — застарелое повреждение сухожилия сгустком выплюнутого лёткой чугуна, — в выцветшей робе, простиранной Марией Андреевной, и, как полагалось по технике безопасности, в пластмассовой каске, еле умещавшей крупную голову и потому сидевшей на ней высоким куполом, похожим на перевернутую кастрюлю.
Пришел на шестую печь и ужаснулся тому разгрому, который учинил ураган. Порванные трубопроводы глядели мертвыми темными дырами. Он сразу забыл о неприятном разговоре с Александром Андроновым. Некогда было ни сердиться на него, ни хандрить, ни горевать о себе.
VII
Очнулся Василий Леонтьевич от тяжелого забытья, когда кто-то коснулся его плеча. Рядом с ним стоял Степан Петрович Гончаров, непривычно строгий, без особых для него усмешливых искринок в глазах.
— Что, Степка? — с горечью спросил Дед. — Может, опять пришел выпрашивать какую вещь? — заметил едко.
— Посмотреть пришел, что, Вася, тут без нас с тобой наворочали… Первый раз приходил — некогда было осматриваться… — усмешка засветилась в его глазках. — Вот закончил свои дела, вагонетку пристроил на постамент и на свободе пришел. Что же тут сделать можно? — посерьезнев, спросил он.
— А я и сам не пойму, — откровенно признался Дед. — Такого разгрому отродясь не видал. Говорят, Григорьев прилетел. Вот Григорьев скажет… Он-то уж скажет, что делать. Может, хочешь помочь?
— Руки чешутся, Василий Леонтьевич, вот решил посмотреть. Тоже сердце болит.
— Какой разговор, Степан, на два месяца всегда приму. Мастер ты хоть куда…
Степан Петрович весь как-то оплыл, круглые бабьи плечи его обвалились, он стоял, расставив ноги, уронив пухлые руки, глядел в бетонный пол.
— Поздно, Василий Леонтьевич, — пробормотал он. — Поздно…
— Приболел? — сочувственно спросил Дед.
— От водки, что ли? — глазки Гончарова снова заискрились. — Нет, Василий Леонтьевич, и водка меня не берет, я ее сызмальства употребляю, и ни от чего другого не страдаю. Может, даже крепче стал. Хошь я тебя одной рукой?.. — Гончаров как бы взвесил на руке тяжесть. — Запросто!
— Не дури, Степка! — строго остановил Дед. — Я думал, ты сюда с делом, а выходит, только полюбопытствовать. Помидоры заели? — зло поблескивая глубоко утопленными глазами, спросил Дед.
— Знаешь, как меня Сашка Андронов зовет? — спросил Гончаров. — Умельцем народным. Дома рубить могу. Телевизор починить тоже умею.
ebooksa