— Сударыня, — сказал Монтальте, когда увидел, что Фауста закончила чтение, — слово короля имеет во Франции силу закона, и посему это воззвание толкает в партию Филиппа две трети Франции. Таким образом, Генрих Беарнский, покинутый всеми католиками, обнаружит, что его надежды рухнули навек. Его армия сократится до кучки гугенотов, и ему не останется ничего другого, как поспешно вернуться в свое Наваррское королевство, да и то если Филипп согласится ему его оставить. Тот, кто принесет Филиппу этот пергамент, доставит ему, таким образом, и корону Франции… И если этот человек обладает таким выдающимся умом, как вы, сударыня, он может вести переговоры с испанским королем, отнюдь не забывая и своих интересов… В Италии ваша власть свергнута, сама ваша жизнь здесь в опасности. При поддержке Филиппа вы сможете обрести такое могущество, которое наверняка пришлось бы по душе честолюбивейшему из честолюбцев. Я отдаю этот пергамент в ваши руки и прошу вас о помощи: доставьте его Филиппу!
Фауста опустила в задумчивости голову.
Ее сын? Он был под охраной Мирти, и Сиксту V до него не дотянуться… Позже она сможет разыскать его.
Пардальян?.. Его она также отыщет немного погодя.
Монтальте?.. Что касается его, то решать надо было немедленно. И она решила: «Ах, этот? Да он попросту станет моим рабом!»
Вслух же сказала:
— Если человек зовется Перетти, у него должно быть довольно честолюбия, чтобы действовать себе во благо… Для чего вы вырвали для меня это помилование у Сикста?.. Для чего помешали мне умереть?.. Зачем открываете передо мной это блистательное будущее?
— Сударыня… — пробормотал Монтальте.
— Я скажу вам: потому что вы любите меня, кардинал!
Монтальте упал на колени, умоляюще протянув к ней руки.
Повелительным жестом она остановила страстные излияния, которыми готов был разразиться молодой человек:
— Молчите, кардинал. Не произносите непоправимых слов… Вы любите меня, я знаю. Что ж, пусть так. Но я, кардинал, не полюблю вас никогда.
— Почему? Почему? — простонал Монтальте.
— Потому, — серьезно отвечала она, — что я уже люблю, кардинал Монтальте, а Фауста не может любить одновременно двоих.
Монтальте гневно выпрямился:
— Вы любите?.. Любите?! И вы говорите это мне?!
— Да, — просто ответила Фауста, глядя ему прямо в глаза.
— Вы любите! Но кого?.. Пардальяна, ведь так?..
И Монтальте яростным жестом выхватил кинжал. Фауста, недвижно лежавшая на кровати, спокойно посмотрела на него и голосом, от которого у Монтальте похолодело сердце, сказала:
— Вы сами произнесли это имя. Да, я люблю Пардальяна… Но, поверьте мне, кардинал, вам лучше убрать кинжал… Если кто-то и должен убить Пардальяна, то не вы.