Том 2. Вторая книга рассказов

22
18
20
22
24
26
28
30

– Как ты добра!

– Ну, полно. Я не трачу времени на сожаленье о свершившемся, а стараюсь сейчас делать, что нужно в данную минуту, и потому оставим это шушуканье. Горько! – сказала она, отпив бокал, и раздался поцелуй молодых.

– Как это все невероятно! – говорила тетушка, ложась в одной комнате с Соней.

– Вышло, что очень даже вероятно, – ответила та, садясь за письменный стол; долго она писала письмо за письмом, потом умылась, задула свечу, перекрестилась и стала на колени, опустив голову на постель.

Часть третья

I

Вскоре значительно опустели окрестности фабрики, так как молодые Пардовы с Соней уехали в Петербург, куда направился и Андрей Фонвизин; отбыл вскоре и Иван Павлович Егерев. Октябрь сронил уже последние листья с деревьев, и снова настала покорная тишина и ясность. Тетя Маша одна расхаживала по комнатам, из не очень частых писем узнавая столичные новости: что наследство оказалась не мифом, что, против всех ожиданий, суды и банки не собираются ставить непреодолимых преград и тетя Аня мечтает к Пасхе обернуть все дела, что все здоровы, что Екатерина Петровна сняла квартиру на Фурштадтской, несколько дорогую, по мнению фабричной домоседки, что Виктор живет с ними, по-прежнему огорчая и приводя в негодование мать своим поведением. Соня бывает часто и дружественна. Марья Матвеевна тщетно старалась из этих фактических сообщений узнать то, что ее интересовало всего более, – счастлива ли была улетевшая на север пара.

Действительно, молодые устроились на Фурштадтской несколько шире, чем позволяло их теперешнее положение, но объяснялось это дальнозоркостью Екатерины Петровны, которая рассчитывала свои действия не только до завтрашнего дня. Иосифу же Григорьевичу было все равно, лишь бы оставили его в покое, позволили видеться с друзьями, петь свои песни, расхаживая по еще неустроенным, с раскрытыми сундуками и запакованною мебелью комнатам. Соня бывала часто, такая же, как прежде, дружественная и хлопотливая, все в той же накидке и шляпе, с ридикюлем в руках. Екатерина Петровна занялась своим гардеробом, подолгу совещаясь с портнихою каждый день. Обсуждалось в двадцатый раз, как приличнее одеть молодую Пардову. И в этот полдень они стояли перед зеркалом, а портниха с булавками во рту у ее ног расправляла какие-то складки.

– Вы думаете, m-me, костюм tailleur? Это, конечно, не броско, но, может быть, слишком подчеркнуто.

– В таком случае, просто английские блузы с галстуком.

– Пожалуй, но подойдет ли это к фигуре m-me? Что-нибудь неяркое.

– Это можно, но теперь прошла мода на оттенки, теперь пошли все цвета.

За этим занятием застала их и Соня, присевшая в шляпе на стул у дверей.

– Все хлопочешь? – спросила гостья, кивая головой на кучу модных журналов.

– Да, приходится. А ты как, тоже все в делах?

– Да, это не фабрика, где и погулять, и помечтать, и поспать было достаточно времени.

– А я все с квартирой да с тряпками не могу справиться. Пониже эту складку, – обратилась она к девушке на полу. – Давно ты не видела тетку Нелли?

– А сейчас только, она хотела заехать к тебе. – Сегодня?

– Да, и даже очень скоро; она рядом: у Дмитревских.

– Поторопитесь, милая.

– Сию минуту, m-me.