– Только то, что за ним тоже могут следить.
– Это совсем не то: не хулиган же он, не вор.
– Может быть, еще похуже.
– Ну, об этом мы после поговорим. Вот я сказала, делай, как хочешь. – И Екатерина Петровна шумно опустилась на стул.
– Катя, почему ты уверена, что все приходящие к Виктору – воры, хулиганы и так далее?
– Потому что они бедно одеты и ходят с кухни, – вмешалась Соня, до сих пор молчавшая.
Катя вскинула на нее глазами, молвив сквозь зубы:
– Ты, Соня, – святая душа и ничего в этом не понимаешь.
– Это правда, что я ничего не понимаю, но я думаю, что происходит это не от моей святости, а от чего-то другого. Да наконец, по-моему, это касается скорее Жозефа.
– Жозеф со мною согласен, – быстро возразила собеседница, поймав за руку ходившего мужа и тихонько ее пожав.
– Да, Катя, конечно, – сказал тот, останавливаясь.
– Как вы мне надоели, если б вы знали! – закричал пасынок, срываясь с места.
– Куда ты? – остановила его Соня.
– Я тебя не гоню, я только требую, чтобы к нам не шатались темные личности.
– Да знаю, знаю! Решайте тут без меня: приду еще!
– Как все вы стали нервны, – сказала Соня, смотря на захлопнутую вышедшим Виктором дверь. – Решительно, петербургский воздух вам не в пользу.
Екатерина Петровна промолчала, продолжая сидеть и нежно мять оставленную в руке мужнину руку. Ранние сумерки начинали наполнять тенью углы комнаты: наступившая тишина казалась еще большею после недавнего крика. Наконец, Соня, встав, сказала:
– Ну, пора, я иду, вечером увидимся?
– Где? – будто из воды донесся голос Пардовой.
– На Мойке же; сегодня собрание. Не трудитесь провожать: я – своя. Ты, Катя, все-таки не обижай слишком Виктора.