– И потом, барина на кухню какой-то человек с письмом просит.
– Кто такой, посланный?
– Не знаю-с, – с письмом, передать лично.
– Выйди, Жозеф, наверно какая-нибудь благотворительность: глухонемой, что-нибудь в таком роде.
– Нет, он все слышит и говорит хорошо, – вставила горничная, засмеявшись.
В кухне на табурете сидел высокий, белокурый человек в больших сапогах и картузе; при появлении Иосифа он встал, сняв фуражку и не окончив фразы, на которую громко смеялась гремевшая кастрюлями кухарка.
– У вас письмо ко мне? – спросил, подходя, Пардов.
Не вынимая конверта, парень спросил:
– Вы будете папашей Виктору Михайловичу?
– Каким папашей? У меня нет детей.
– Не могу знать, только Виктор Михайлович наказывали, чтобы письмо папаше отдать.
– Какой Виктор Михайлович? – недоумевал Иосиф.
– Да это, Иосиф Григорьевич, молодой барин послали, – заметила кухарка.
– Ах, Виктор! Да, я – его отчим.
– Что отчим, что папаша, это – все одно, – говорил посланный, весело поводя глазами и вытаскивая скомканную бумагу. – Вот, – сказал он, подавая и, понизив голос, прибавил: – а сегодня вечером очень просили в «Дунай» прийти, им нужно поговорить с вами.
– Да, – для чего-то тоже шепотом, отвечал барин, – а где это – «Дунай»?
– На Ямской.
– Я приду.
– Приходите; не больно поздно, часов в девять. Счастливо оставаться; Василий Кудрявцев, – заключил он звонко.
– Иосиф Пардов, – промолвил другой, подавая руку.