Французская мелодия

— Подождите! — вынужден был остановить повествование Элизабет Богданов. — Зачем митрополиту отдавать перстень какому-то там оружничему?

— Затем, что во время самого большого за всю историю Москвы пожара, не считая времён Наполеона, Салтыков вынес из горящего монастыря около десятка наиболее почитаемых государем икон. Обгорев, оружнич выжил. Когда выздоровел, по просьбе митрополита Филиппа был принят государем. Во время аудиенции митрополит рассказал царю про совершённый Салтыковом подвиг. Тот, расчувствовавшись, приказал возвести героя в ранг главного придворного оружничего, к чему прилагалось денежное вознаграждение и целый ряд привилегий. Митрополит же, сняв с пальца увенчанный бриллиантом перстень, надел тот на палец Салтыкова.

— В таком случае бриллиант должен быть снаружи, а не внутри, — опередив Илью, обратился к француженке Рученков.

— Он и был снаружи до момента, пока не перешёл к Соколову. Матвей решил изменить вид перстня, оснастив тот секретным устройством. О том, что заставило его это сделать, в завещании не сказано, зато есть намёк на то, что была попытка выкрасть бриллиант. Кстати, с подаренного митрополитом Филиппом перстня и начался отчёт того, что мы называем «фамильными реликвиями Соколовых».

— В таком случае основателем рода должен считаться не Соколов, а Салтыков?

Заданный Ольгой вопрос заставил всех перевести взгляд на француженку.

— Нет, — расцвела в улыбке Элизабет. — Во — первых, Салтыков, если имел отношение к Соколову, то только как дядя. Во — вторых, не надо забывать, что между Салтыковыми и Соколовыми перстнем владели Карповы. И наконец, в-третьих, в бумагах, касающихся семейных реликвий, упомянуты только Соколовы, что подтверждает камин на Гороховой.

— Но о пожаре, о спасении икон, о том, что митрополит подарил перстень Салтыкову, нет ни слова ни в завещании, ни в письмах Александра Ивановича. Откуда известно, что всё происходило именно так?

— Это вопрос уже не ко мне.

Вынув из кармана конверт, Элизабет положила тот на стол.

— Письмо это я получила с приглашением посетить дом в Никольском. Подписано Николаем Владимировичем Богдановым. Вот только датировано почему-то годом раньше.

— Что?

Ладонь Ильи, накрыв конверт, сгребла тот и, пронеся поверх голов, исчезла за спиной француженки.

Не прошло и минуты, как тот же, но уже несколько сникший голос проговорил фразу, ставшую впоследствии ключевой:

— Действительно, подпись отца. Почерк, его манера ставить дату вверху, а не внизу текста. Каким образом оно оказалось у вас, когда на момент отправки приглашения отца не было в живых?

— Я вложила письмо в конверт вместе с приглашением.

Голос Веры Ивановны заставил всех обернуться.

Впопыхах никто не заметил, как хозяйка дома перестала принимать участие в разговоре.

Выйдя из-за стола, Алексей Дмитриевич, подойдя, присел на край дивана, где, обняв Веру Ивановну, произнёс: — Извини, Вера, мы тут с перстнями и с молитвами забыли про тех, кому обязаны столь странным для всех нас открытием.

— Ничего странного, — проведя ладонью по руке Ростовцева, проговорила Вера Ивановна. — Мне было интереснее наблюдать за реакцией гостей.