Мяч постоянно выскальзывал и ударялся об пол, так что спустя несколько минут резкий полый стук начал резать слух и вызвал ощутимую головную боль. Вдобавок из-за его тяжести я не могла быстро провести его, как это сделал Солейль. Заболели запястья, заломило кости.
Варвара, нащупав новую брешь, врезалась плечом в возведенную внутри стену.
Из ушей едва не потекла кровь из-за ее вопля; он оглушил, и ее проклятья потонули в колокольном звоне. Я зажмурилась, полностью сосредоточилась на витиеватых движениях, но звук становился громче.
Солейль был в курсе, что со мной не все в порядке, но он не сможет убедить в обратном Изенгрина, которому знать об ухудшении моего состояния совсем ни к чему. Пусть его осведомленность ограничится шрамом в форме буквы «В», до сих пор красующимся на моей ладони.
Звон утих, превратившись в серебристое звяканье колокольчиков, только когда кто-то положил широкую лапу мне на плечо:
– Хель, с тобой все нормально? Очнись!
Варвара издала глубокий грудной рев.
– Да, – выдавила улыбку я, утирая пот с щек и шеи. – Просто немного устала.
Изенгрин смотрел с беспокойством, внимательно, так что я почувствовала себя преступницей. Варвара заскулила и потянулась к нему, как щенок ко взрослому псу.
На мгновение мне показалось, что волк ищет что-то внутри меня, но наваждение быстро спало; его прервал Солейль, с ноги распахнувший дверь спортзала и вошедший в него с мокрой тряпкой – видимо, Изенгрин отправил его принести ее:
– Да что с ней станется! Устала она! Тебе сколько лет? Продолжай, шевели булками!
Я бы посмотрела, гадкий ублюдок, как бы ты выдерживал атаки полувоображаемой ведьмы и ее попытки отобрать тело, а тебя заточить в царстве мертвых!
Я уже открыла рот, чтобы высказать ему все, что думаю о его мнении и о нем самом, когда мне в лицо вмазалась тряпка. Та самая, которую держал Солейль. Мокрая ткань больно хлестнула по коже, за шиворот затекла вода.
– Солейль, – с угрозой протянул Изенгрин.
Однако в его услугах не было надобности. Скрутив тряпку в жгут, я прошипела:
– Ты с каждым разом наглее и наглее, королевишна. Корона темечко уже натирает, сбить бы ее…
– Кишка тонка.
От его сложенных бантиком губ и липкого, как расплавленная карамель, тона меня перекосило, и, поддавшись порыву души, я со всей силы метнула в него мяч. Но цели он не достиг: Солейль присел, и он пролетел над его головой, жалобно-разочарованно свистнув; я выругалась.
Солейль бы едко прокомментировал мой провал, но этот простой, очевидный план накрылся на корню с резким выдохом, похожим на кашель курильщика, и диким хохотом в дверях.
Глаза блондина округлились, Изенгрин вопросительно вскинул бровь, я выпрямилась по струнке, и мы дружно обернулись ко входу.