Светлые воды Тыми

22
18
20
22
24
26
28
30

Матирный скинул с себя ватную куртку, расстегнул по привычке ворот гимнастерки и спросил:

— Значит, трудно будет тем, у кого остались пустые вешала?

— Совсем, лоча, худо! — печально сказал Сегмер, молодой нивх, только в прошлом году перешедший с женой в свою собственную юрту.

— Ох, худо! — дрогнувшим голосом сказал Овка. — Трое детишек, да я, да мамка, да собачек целая упряжка, а есть совсем нечего!

— А колхозные юкольники видели? — спросил Матирный.

— Видели! — ответили сразу несколько голосов.

— Вот это и есть колхоз! Когда люди вместе работают, и не на шамана, а на себя, — польза большая! Колхозники знали, что вы вернетесь из тайги с пустыми руками, что рыба не будет ждать вас, пока вы придете за ней. Вот мы и заготовили побольше, чтобы помочь вам... Ясно? Я думаю, что члены колхоза «Чир-унвд» вынесут такое постановление: «Дать юколу в долг до будущей осени тем, кто сильно нуждается. А кто за это время вступит в колхоз, с того долг взымать не будем».

— Понятно! — с облегчением ответил Овка, который порывался тут же сказать, чтобы его записали в колхоз, но выступивший вперед дедушка Очи, длинношеий, седобородый старичок, опередил:

— Меня пиши! — сказал он.

...Зимой записались в колхоз еще тридцать семей.

Но Матирный не обольщался. Он жил все это время с тревожным чувством, понимая, что обозленный Пимка втайне ведет работу против колхоза «Чир-унвд» и, разумеется, против него, Матирного. Кырка говорил, что Пимка по ночам собирает людей, долго шаманит, вызывает хозяина тайги, требуя, чтобы тот наказал непокорных нивхов, которые отступили от древних обычаев. Дедушка Очи рассказывал, что Тайразань-Ызь дважды незримо появлялся в Чир‑во и пообещал прийти в третий раз.

— Когда в третий раз придет он, очень худо будет! — бледнея, тревожным шепотом рассказывал Очи...

Пимка терзал своих должников, требовал, чтобы они немедля вернули все, что он им давал в течение нескольких лет, и перепуганные нивхи, у которых ничего не было, не знали, что делать. Они приходили к Матирному, просили совета, и, как он ни успокаивал их, тревога не покидала нивхов.

Подоспело время зимней охоты. Колхозники приготовились сообща выйти в тайгу, но шаман решительно запротестовал. Он явился к Матирному и потребовал, чтобы люди, которые должны ему, вышли бы тоже сообща, но не от Матирного, а от него, Пимки.

— Пускай это будет мой колхоз! — сказал он серьезно, пронизывая Матирного настороженным взглядом своих заплывших колючих глаз. — Твои люди — твой колхоз! Мои люди — мой колхоз!

— Не имею права! — совершенно спокойно ответил Матирный. — Это нужно решить на общем собрании, а собираться нынче людям некогда: завтра утром выходим в тайгу.

Так Пимка остался ни с чем и на этот раз.

Зато весной, когда нивхам впервые в жизни нужно было вспахать кусок целины под огород, никто не хотел брать в руки лопату. Матирный не сразу понял, что случилось с людьми, и, подойдя к Тамаре Урзюк, сказал ей:

— Ну, Тамара, начни!

Но девушка испуганно попятилась, спрятала руки за спину.