А Кырка, который немало повозился с Елисеем, пока тот перестал вываливаться из оморочки, добавил:
— Если утопим тебя, Пимка скажет, что это Тайразань-Ызь сделал! — И все смеялись над этими словами, и больше всех сам Кырка.
Но стоило Матирному расхрабриться и одному выйти на середину реки, как оморочка опять опрокинулась. Хорошо, что поблизости оказалась Тамара Урзюк. Она подала Елисею руку, чтобы втащить его в свою оморочку, но Матирный, испытывая страх перед этой капризной лодочкой, отказался и поплыл к берегу. Тамара неотступно следовала за ним и, когда Елисей уходил под воду, хватала его за чуб и поддерживала.
— Никогда у нас так не бывало, чтобы женщина за волосы рыбака таскала, — смеялся Азмун, — верно, по новому закону так можно?..
— А по старому закону выходит, что я должен был утонуть? — отшучивался Матирный.
На следующий день, едва взошла над рекой заря, стали перебирать сети. Кета шла густо, и выловили ее так много, что женщины не успевали разделывать. Вскоре не осталось места на вешалах, пришлось срочно строить новые, временные вешала, чтобы разместить богатый улов.
— Однако, хватит нам рыбы! — сказал Кырка. — Раньше никогда столько не брали.
Но Матирный и Илькук не соглашались с Кыркой. Первый — потому, что смотрел далеко вперед, а второй — потому, что никогда не имел вдоволь юколы и постоянно испытывал страх перед наступающей голодной зимой.
— Будем ловить, пока ловится. Еще десяток юкольников построим, в лесу жердей хватит, — говорил Матирный, отлично понимая, что излишек юколы не помешает, что в недалеком будущем это явится наилучшей агитацией за колхоз. Ведь многие нивхи не вышли на лов кеты, Пимка тайно угнал их в тайгу, пообещав снабдить юколой из своих запасов.
Когда вечером собрались вокруг костра за жирной ухой, которую сварила жена Азмуна — Дарья, тихая, молчаливая, очень старательная женщина, Матирный сказал:
— У людей, которые пошли работать на Пимку, юколы не будет. Кто им должен помочь? Мы, колхозники, должны будем помочь, чтобы они не умерли с голоду.
— Пимка всегда в долг дает! У него старой юколы на три зимы хватит. Прошлое лето все стойбище на него работало. Горбуша очень густо шла! — сказал Азмун таким тоном, что Матирному неясно было, говорит ли нивх в укор Пимке или восхищается его богатством.
Матирный знал из рассказов Илькука, что Пимка служил у японских оккупантов, выдавал честных, мужественных нивхов, которые помогали русским партизанам, и всей душой ненавидел шамана. Но он понимал, что идти против него в открытую нельзя, ибо Пимка все еще пользуется доверием большинства жителей Чир‑во: они зависели от шамана, и время от времени он выручал их, давая в долг продукты.
— Пимка даст одному, другому, третьему, а наш «Чир-унвд» должен заготовить столько рыбы, чтобы дать юколу всем, кто нуждается. Тогда люди своими глазами увидят нашу колхозную правду, нашу колхозную силу — и к нам потянутся. Верно я говорю, друзья?
— Однако, верно! — согласился Азмун.
— Ты, лоча, сразу вижу, много умней Пимки! — с восхищением произнес Илькук. — Не худо, что Тамара тебя за волосы потаскала, а то бы мы без тебя, умный лоча, остались...
Так, за разговором, прошел вечер, и не заметили, как пришла ночь — безветренная, душная, темная. Небо, усыпанное звездами, еще больше подчеркивало аспидную тьму. Нарождавшийся новый месяц робко выглянул из-за лесистых сопок, подпиравших близкий горизонт, слегка посеребрив высоченные, будто висевшие в воздухе деревья. Уставшие за день рыбаки спали вокруг угасавшего костра, посылавшего легкий, горьковатый дымок. Плохо спалось только старому Илькуку. Он то дремал, то просыпался, приоткрывая свой единственный глаз, и думал о переменах, которые произошли в Чир‑во. Больше шестидесяти зим прожил он на свете, и память ничего не утратила из его трудной, небогатой событиями жизни. Одна зима была похожа на другую, как похожи были камни на береговой отмели, где лежали опрокинутые вверх дном оморочки. Когда-то у Илькука была большая семья — жена и четверо детей, но хозяин тайги, разгневавшись на нивхов, послал худое поветрие, и маленькое лесное стойбище начисто вымерло. Илькук, чудом оставшийся в живых, перебрался в Чир‑во, поставил там маленькую юрточку и с тех пор жил одиноко. Случалось, что даже ему одному не хватало на зиму юколы, хотя работал Илькук не меньше других, но работал он не на себя, а больше на Пимку. Была у Илькука добрая упряжка с сильным, быстроногим вожаком — пять собак из двенадцати пришлось отдать Пимке в счет долга. Он стал вспоминать все, что знал худого о Пимке, и этого худого набралось так много, что острое чувство ненависти к кулаку-шаману прожгло сердце старого нивха. Потом, немного успокоившись, подумал о Матирном, которому он, Илькук, сразу доверился, сразу пошел за ним, хотя никак не мог себе представить светлого будущего, которое сулил им лоча. Но Илькук, как и многие другие нивхи, давно слышал, что русские после изгнания с северного Сахалина японцев начали строить на острове новую жизнь. И про Ленина тогда же впервые узнали нивхи и назвали его по-своему — Ленин-вал, что значит Ленин-свет! И вот принес от Ленина свет новой жизни русский человек Елисей Матирный.
И от этой счастливой мысли, и еще больше от того, что он, старый, одинокий человек, тоже понадобился Матирному для новой жизни, Илькуку стало радостно на душе. Он повернулся на бок, подобрал ноги, чтобы уместиться на короткой меховой подстилке, и сразу заснул...
...Вышло так, как думал Матирный. Охотники, посланные Пимкой в тайгу, вернулись с ничтожной добычей. Они отдали ее шаману за старые долги, оставшись ни с чем. Время для лова рыбы было упущено.
Когда подошла зима, во многих юртах не было ни куска юколы. Отощавших за лето ездовых собак тоже нечем было подкормить — они не годились в упряжку. Худые, с впалыми боками, они по ночам выли, рвались с привязи. У Келенгера, жившего по соседству с Азмуном, голодными псами был задран обессилевший старый вожак, ранее славившийся на все стойбище.
ebooksa