— Тридцатого декабря.
— Ты сам выбрал или так получилось?
— Сам.
— А меня не надо спрашивать?
— Не надо. Ты должна быть со мной согласна.
— Почему это? — вскинула глаза.
— Потому что бабу из ребра Адама сделали. Давай, Киса, рисуй автограф, потом доругаемся, сейчас некогда.
— Потом ругаться будет уже поздно. — Быстро пробежала глазами по четко заполненным строчкам.
— Вот и слава богу.
— А? — оторвала взгляд от документа и посмотрела на Вадима.
— Люблю я тебя, говорю! — почти крикнул он.
Чарушина улыбнулась, поставила подпись в заявлении и громко выдохнула. Ей стало страшно. Неожиданно очень-очень страшно. До колкого озноба в позвоночнике.
— Вадик, ну что ты делаешь? Какая свадьба тридцатого декабря? Я даже не знаю, что будет завтра, — прошептала она, надеясь, что он понимает ее правильно, потому что она сама себя снова не слышала.
— Завтра все будет хорошо. И послезавтра все будет хорошо. И тридцатого декабря все будет хорошо, — сказал он громко.
— Я сейчас не понимаю, что вокруг происходит.
— Нам ничего не должно мешать. Это только формальность, ты и сама это прекрасно знаешь. Мы все равно живем вместе. И почему у меня теща уже есть, а жены до сих пор нет? Это как-то неправильно, — шутливо возмутился и поцеловал ее. Легко и нежно, будто между ними уже пролегли эти два им продуманные месяца, и все у них так, как он обещал.
Все у них — хорошо.
Потом еще пару раз она припомнила ему кем-то оставленную на его рубашке помаду, а Шамрай и рад был. Реня ревнует, Реня ругается. Значит, с ней все с порядке. Но, уходя, оставлять ее одну в палате было все так же невыносимо.
Он уже почти добрался до дома, когда получил от нее неожиданное сообщение:
«Ты уже дома?»