– Я не подозревал, что вы разбираетесь в политике. Должно быть, вы привыкли выступать перед публикой. Говорите необыкновенно складно, хотя согласиться с вами я не могу. Исходя из ваших убеждений, я делаю вывод, что вы панславист.
– Нет. Меня зовут Элайджа, и я – вечный жид, – ответил Клезмер, улыбнувшись мисс Эрроупойнт и взяв несколько бурных аккордов.
Мистеру Балту эта буффонада показалась оскорбительной, но, поскольку мисс Эрроупойнт стояла рядом, уходить ему не хотелось.
– Герр Клезмер проповедует идеи космополитизма, – заметила молодая леди, пытаясь исправить ситуацию. – И мечтает о слиянии наций.
– Ничего не имею против, – примирительно ответил мистер Балт, желая казаться любезным. – Я уверен, что он слишком талантлив, чтобы оставаться исключительно музыкантом.
– Ах, сэр, вот здесь вы заблуждаетесь, – вспыхнул Клезмер. – Никого не следует считать слишком талантливым для того, чтобы быть музыкантом. Большинству людей таланта недостает. Артист-творец не может быть только музыкантом, как великий государственный деятель не может быть только политиком. Мы не искусно сделанные марионетки, сэр, живущие в сундуке и выглядывающие оттуда лишь тогда, когда мир желает развлечений. Мы помогаем развитию наций в той же степени, что и государственные люди. Мы стоим на одной ступени с законодателями. Больше того: говорить с народом при помощи музыки куда труднее, чем упражняться в парламентском красноречии.
Закончив тираду, Клезмер вскочил из-за инструмента и вышел из комнаты.
Мисс Эрроупойнт покраснела, а мистер Балт изрек со свойственной ему флегматичностью:
– Ваш пианист отнюдь не мнит себя мелкой сошкой.
– Герр Клезмер больше, чем пианист, – заметила Кэтрин извиняющимся тоном. – Он великий музыкант в полном смысле слова, на одном уровне с Шубертом и Мендельсоном.
– Ах, леди глубоко разбираются в подобных вещах, – заключил мистер Балт, вполне уверенный, что «подобные вещи» легкомысленны, поскольку Клезмер выказал себя самовлюбленным фатом.
Как всегда, переживая после подобных вспышек учителя, на следующий день, в музыкальной комнате, Кэтрин сочла нужным спросить:
– Почему вчера в разговоре с мистером Балтом вы так рассердились? Он вовсе не хотел вас обидеть.
– Предпочитаете, чтобы я обходился с ним любезно? – яростно воскликнул Клезмер.
– Думаю, было бы вполне достаточно держаться вежливо.
– Значит, вы без труда его терпите? Питаете уважение к политическому пошляку и тугодуму, нечувствительному ко всему, что нельзя превратить в политический капитал? Его монументальная тупость кажется вам соответствующей достоинству английского джентльмена?
– Этого я не говорила.
– Вы считаете, что я вел себя не по-светски, и чувствуете себя оскорбленной?
– Это ближе к правде, – с улыбкой призналась Кэтрин.
– В таком случае мне лучше уложить свой чемодан и немедленно уехать.