Даниэль Деронда

Таким образом обстояли дела в Кветчем-Холле, когда герр Клезмер выехал оттуда.

Глава V

– Мама, сходи, пожалуйста, в церковь, – распорядилась Гвендолин. – Хочу встретиться с герром Клезмером наедине. (В ответ на ее просьбу он написал, что приедет в одиннадцать.)

– По-моему, это неприлично, – с тревогой возразила миссис Дэвилоу.

– Наши проблемы слишком серьезны, чтобы думать о приличиях. – Гвендолин презрительно пожала плечами. – Они настолько же нелепы, насколько оскорбительны.

– Не возражаешь, если с тобой останется Изабель? Она будет просто сидеть в уголке.

– Нет, это невозможно. Она будет грызть ногти и таращиться на нас, чем вызовет раздражение. Поверь, мама, я должна встретить его одна. Уведи всех в церковь.

Разумеется, Гвендолин настояла на своем решении, уступив лишь в одном: мисс Мерри и две младшие дочери должны были сидеть в столовой у окна, чтобы дом не выглядел необитаемым.

Воскресное утро выдалось восхитительным. Лучи меланхоличного осеннего солнца ложились на пожухлую траву в саду, мягко проникали в окна, отражались на старинной мебели и на зеркале в резной раме. Теплый свет оживлял выцветшую гобеленовую обивку стульев, темные загадочные картины на стенах, старинную фисгармонию, за которой в день приезда в Оффендин Гвендолин развлекалась, представляя святую Цецилию, двери гардероба, где она нашла платье для роли Гермионы. Сейчас это яркое воспоминание заявило о себе особенно настойчиво: разве не тогда Клезмер восхитился красотой ее позы и естественностью выражения? Все, что он сказал, теперь имело для Гвендолин особенную важность: возможно, еще никогда в жизни она не ощущала такой непреодолимой душевной зависимости, такой болезненной потребности услышать мнение другого человека, как в настоящую минуту. Она чувствовала себя способной на все, но все же хотела, чтобы это мнение было подтверждено кем-то другим. Беспокоило Гвендолин только то, что Клезмер очень плохо ее знал, а потому имел недостаточно оснований, чтобы вынести верное суждение.

Чтобы скоротать время, Гвендолин принялась перебирать ноты, но заметив себя в зеркале, отвлеклась на созерцание собственного отражения. Одетая во все черное, без единого украшения, с сияющей белой кожей, оттененной светло-каштановыми волосами и черным воротником платья, она могла бы вдохновить скульптора, задумавшего создать древнеримскую статую из черного, белого и розового мрамора.

– Я по-настоящему красива, – подходя к зеркалу, сказала Гвендолин, но не с восторгом, а с серьезным убеждением. Относительно своей бесспорной красоты она была уверена, однако любила, чтобы и другие это подтверждали.

Долго предаваться размышлениям ей не пришлось. Стук колес, громкий звонок и звук открывающейся двери сообщили, что ожидание не принесло разочарования. Несмотря на уверенность в себе, Гвендолин почувствовала волнение. Клезмер внушал ей ужас, являясь частью того мира, который не зависел от ее желаний. Бедняжка! Эта минута была для Гвендолин более тревожной, чем все время, проведенное с Грандкортом. Тогда решался вопрос, надо ли выходить замуж за этого человека. Сейчас же следовало решить задачу посложнее: нужен ли муж вообще или удастся добиться успеха самостоятельно и удовлетворять безмерное самолюбие, не ограничивая себя путами брака.

Клезмер остановился в дверях гостиной и галантно поклонился. Гвендолин подала ему руку и с необычной серьезностью проговорила:

– Вы очень любезны, герр Клезмер. Благодарю за визит и надеюсь, что не показалась вам излишне самонадеянной.

– Я принял ваше желание как лестный приказ, – ответил Клезмер так же степенно.

Он и в самом деле отложил собственные дела, чтобы сосредоточить внимание на том, о чем хотела побеседовать мисс Харлет, однако после вчерашних событий темперамент его все еще пребывал в состоянии крайнего возбуждения, отчего он говорил резче, чем обычно.

Гвендолин переживала слишком глубокое волнение, чтобы обращать внимание на формальности. Она встала по одну сторону фисгармонии, а Клезмер – по другую, и устремил на нее пугающе пронзительный взгляд. Всякое жеманство казалось неуместным, и Гвендолин сразу перешла к делу.

– Хочу попросить у вас совета, герр Клезмер. Мы потеряли все свое состояние и остались без средств к существованию. Я должна зарабатывать себе на хлеб, а также желаю обеспечить маму, чтобы избавить от жизненных невзгод. Я могу избрать только одно поприще – и оно мне больше всего нравится – это выступать на сцене. Конечно, хотелось бы занять высокое положение, вот я и подумала: если вы считаете меня способной… – здесь Гвендолин занервничала еще больше, – я хочу учиться пению и стать певицей.

Клезмер положил шляпу на фисгармонию и, словно стараясь сосредоточиться, скрестил руки на груди.

– Я знаю, – продолжила Гвендолин, то краснея, то бледнея, – что мой метод пения имеет массу недостатков. Но меня плохо учили. Уверена, что могу многое исправить, могу заниматься. Вы поймете мое желание петь и играть так же мастерски, как Гризи[33]. Я всецело полагаюсь на ваше суждение и не сомневаюсь, что вы скажете правду.