Даниэль Деронда

22
18
20
22
24
26
28
30

– С вашей стороны было очень жестоко внезапно умчаться в Лебронн, – продолжил Грандкорт, оставив без внимания слова Гвендолин, которой почему-то сразу хотелось ясности. – Вы же знали, что ваш отъезд все испортит: ведь вы были сердцем и душой всего происходящего в Диплоу. Я вам совершенно безразличен?

Было невозможно серьезным тоном ответить «да» и так же невозможно ответить «нет». Но что еще могла сказать Гвендолин? В затруднении она снова опустила глаза и залилась краской. Грандкорт впервые увидел мисс Харлет в таком состоянии и принял смущение за проявление сердечной склонности, однако решил добиться более прямого признания.

– Может быть, вы интересуетесь кем-то другим? Некое влечение или помолвка… Вам следовало бы честно мне рассказать. Стоит ли между нами другой мужчина?

В мыслях мгновенно родился ответ: «Нет, между нами стоит другая женщина». Но как произнести такие слова? Даже если бы Гвендолин не пообещала миссис Глэшер сохранить тайну, обсуждать болезненную тему с Грандкортом не смогла бы. Допустимо ли прервать сватовство, заговорив невозмутимым тоном: «Ваше намерение чрезвычайно лестно для меня, но…» – и так далее? Рыба, получившая предложение быть пойманной и съеденной, могла бы просто отказаться, но что делать, если она уже попала в сеть? К тому же разве хватило бы у нее смелости сразу произнести решительные слова? А потому Гвендолин просто молчала.

– Должен ли я понять, что предпочтение отдано кому-то другому? – уточнил Грандкорт после продолжительной паузы Гвендолин пересилила собственную растерянность и, посмотрев на собеседника, твердо произнесла:

– Нет, – желая, чтобы он понял ответ следующим образом: «Но что из того? Это еще не значит, что я готова принять ваше предложение».

Ко всему, что касалось его самолюбия, Грандкорт был чрезвычайно чуток.

– Я не питаю надежды добиться вас, взяв измором и окончательно надоев, – медленно произнес он. – Поэтому, если мне не на что рассчитывать, скажите об этом здесь и сейчас: я сразу уеду – неважно куда.

При мысли о немедленном отъезде Грандкорта Гвендолин, к собственному изумлению, ощутила внезапную тревогу. Что тогда ей останется? Ничего, кроме прежней тоски. Ей нравилось, что он сидит рядом, а потому пришлось ухватиться за тему, способную оттянуть решающий миг.

– Боюсь, вы не знаете, какая катастрофа нас постигла. В последнее время мне пришлось так много думать о проблемах матери, что все остальные вопросы отошли на задний план. Она потеряла все состояние, и скоро нам придется покинуть этот дом. Я должна попросить у вас прощения за озабоченный вид и излишнюю рассеянность.

Уклонившись от прямого ответа, Гвендолин восстановила самообладание. Она говорила с достоинством и смотрела прямо на Грандкорта, чьи узкие непроницаемые глаза таинственным образом приковывали к себе. Таинственным потому, что многообразная драма между мужчиной и женщиной порою не может быть выражена в определенных словах. Всесильное слово «любовь» не выразит разнообразные оттенки взаимного влечения, так же как слово «мысль» не может объяснить, что происходит в голове вашего соседа. Трудно сказать, на чьей стороне – Гвендолин или Грандкорта – мотивы поведения оказались более запутанными. В этот момент он больше всего желал абсолютной власти над этим удивительным созданием, соединявшим в себе девственную невинность и кокетливое озорство. Осознание того, что избраннице известны факты его прошлого, заставившие сбежать от него, только побуждало Грандкорта победить ее антипатию: он твердо верил в собственное торже-ство, – а Гвендолин – ах, достойное сожаления равенство в стремлении властвовать! – подобно жаждущему воды страннику в пустыне поддалась неодолимому предчувствию, что в любви этого человека единственное избавление от беспомощной покорности безжалостной судьбе.

Все это время они, не отрываясь, смотрели друг на друга. Наконец Грандкорт лениво, словно вопрос не имел значения, поскольку все остальное уже решено, произнес:

– Надеюсь, что финансовая катастрофа миссис Дэвилоу больше не станет вас тревожить и вы дадите мне право избавить ее от трудностей.

Эти слова были произнесены так медленно, что Гвендолин на время погрузилась в мечты о будущей жизни. Проникнув в сознание, слова подействовали на нее как глоток хорошего вина, которое убирает с пути все препятствия, делает желания дозволенными, а людей в целом менее неприятными. Она ощутила воображаемую любовь к человеку, который сумел так хорошо подобрать слова и стал истинным воплощением деликатного почтения. Отвращение, страх, сомнение – теперь эти чувства стали такими же далекими, как воспоминание о боли; от осознания своей беспомощности она почувствовала только облегчение. Гвендолин представила, как вновь весело заигрывает с матушкой, и все же, едва Грандкорт закончил свою короткую речь, осознала, что стоит на распутье.

– Вы очень щедры, – произнесла она нежно, не отводя от Грандкорта глаз.

– Вы согласны на то, что даст мне это право? – спросил Грандкорт с внезапной энергией. – Вы согласны стать моей женой?

Гвендолин побледнела. Что-то необъяснимое заставило ее встать и пройтись по комнате. Потом она повернулась к Грандкорту, сжала руки и замерла в молчании.

Грандкорт тоже немедленно поднялся. Явная нерешительность девушки перед блестящим предложением, способным раз и навсегда устранить все проблемы, возбудила такой жгучий интерес, какого он не знал много лет, тем более что он знал причину этой нерешительности. Сохраняя выжидательную позу, он уточнил:

– Значит ли это, что вы приказываете мне уйти?

Трудно представить более эффектные слова.