Инфанта (Анна Ягеллонка)

22
18
20
22
24
26
28
30

Через рынок и теперь ещё пробиться было нелегко, спокойствие в город не возвращалось, кучки людей кружили по нему с криками, угрожая французам. По дороге в замок он постоянно встречал такие разъярённые группы, которые останавливали кареты сенаторов и никаким добрым словом не давали сдержать себя.

В воротах замка должны были поставить сильную стражу, чтобы теснящихся туда не пустить.

Сдерживали толпу тем, что принцесса была в замке и её следовало уважать.

Теперь одно это имя могло кое-как разоружить. Те, что не могли попасть в замок, осаждали его снаружи, не желая и не давая себя рассеять.

Талвощ, знакомый всем, один смог попасть в замок.

Принцессу с двором он застал наверху молящуюся. Конецкий успокоил тем, что Анна новость о побеге приняла, не показывая большого горя, а заботилась только о том, чтобы французам кривды не делали.

Охмистр, человек не слишком быстрого ума, догадался из этого, что принцесса, может, заранее вовлечённая в тайну, знала о побеге.

Литвину, поэтому, тут нечего было делать, и он сошёл вниз, когда Конрад, один из тех двух, которых он послал за лекарем для Дороты, прибежал, запыхавшийся, и схватил его за руку.

– Доктора я нигде не допросился, – крикнул он Талвощу, – но, пожалуй, его уже не будет нужно. Я был там, чтобы вам объявить, что ни одного не нашёл, а попал на то, когда твоя девка, как раз схватив чью-то шпагу и воткнув её при стене, сама ей себя пробила. Лежит, облитая кровью, и уже не знаю, жива ли.

Едва дослушав, Талвощ выбежал, ища коня, сам не знал, у кого его из рук в воротах выхватил и, вскочив в седло, помчался галопом, чтобы убедиться, нельзя ли ещё будет спасти несчастную.

Наверху он застал толпу людей и плачущих женщин, пол, весь запятнанный кровью, а Дороту на постели и при ней доктора, которого случайно с улицы притянули.

Грудь под рёбрами была глубоко пробита, рана страшная, потеря крови огромная, но девушка ещё жила, а лекарь, несмотря на её сопротивление, потому что руки женщины должны были держать её, так она вырывалась, останавливал уже кровь и завязывал рану.

Талвощ в молчании стоял над ложем. Поглядел вопрошающе на лекаря, который ответил ему сомнительным знаком.

Поскольку человек был молодой и неизвестный, а по одежде литвин узнал в нём немца, достал, что имел, денег, и втиснул ему их, заверяя его, что будет хорошо вознаграждён, лишь бы не оставлял несчастной.

– Принцесса Анна, служанкой которой она была, – шепнул он доктору, – наверное, займётся её судьбой. Я возвращаюсь в замок, дабы постараться о том, вы тем временем делайте, что можно, чтобы спасти ей жизнь.

С помощью хозяйки разогнав потом любопытных, Талвош вернулся к коню и погнал в замок.

У принцессы он застал плачущего епископа хелмского. Достойный старичок, когда сильней был взволнован, всегда должен был облегчать себя горючими слезами.

Старый слуга дал знак принцессе, что хотел говорить с ней; она вышла сразу к нему.

– Я нашёл Заглобянку, – сказал он живо, – пришёл просить об опеке для неё и милосердии. Бедная девушка, узнав о побеге французов, убить себя хотела… опасно ранила себя. Некому посидеть с ней.

Он поглядел, принцесса Анна сложенные руки держала при устах, слушая его.