Составляя план, итальянец вернулся в Беляны, но вечером, раздевая короля и будучи с ним один на один, шепнул, что в Варшаве он усмотрел такую молоденькую француженку, что перед ней можно было стоять на коленях. Август тут же загорелся. Константини начал с того, что из-за родителей и саксонских офицеров, которые её непрестанно осаждали, нечего и думать к ней приступить. Союз с царём Петром, война с Карлом XII, предательство примаса, буря в Литве – всё было забыто. Король расспрашивал о Генриетке, не отпуская от себя Мазотина. Приказал ему немедленно предпринять соответствующие меры, но первое знакомство с девушкой хотел завязать как простой офицер гвардии. Итальянец знал, что эти усилия ему обильно вознаградятся, но не меньше вздыхал, что ему это достанется с трудом.
Надобно было склонить родителей к приёму таинственного гостя, о котором Мазотин рассказывал, что был большого рода, очень богатый и что им и дочке мог принести счастье… обеспечить прекрасное будущее.
Сразу назавтра начались хлопоты, а так как Константини опасался быстрого глаза Витке, придумал какую-то необходимость и отослал его стоять на страже в Ловиче.
Немец ещё ничего не подозревал.
Константини по его отъезду не имел уже отдыха, сначала постарался через командиров, чтобы на какое-то время саксонских офицеров оттянуть от посещения Ренаров всевозможными средствами. Потом заполучил мать и отца, наконец сильно занял и пробудил интерес девушки.
Таким образом, было условлено, что король один с Мазотином и только с самыми верными своими трабантами должен был ночью верхом приехать в Варшаву.
Там у Ренаров должен был ждать его ужин, на который были приглашены Генриетка с матерью, а Мазотин сыпал деньгами, а ещё больше ничего не стоящими обещаниями. Для получения девушки король заранее дал ему очень красивые серьги, которые должен был подарить как задаток.
Трудно определить, не догадались ли о чём старые Ренары, зная положение и связи Константини. Дочке, однако, ничего не говорили, обещали ей только богатого саксонского графа, который где-то издалека её видел, а теперь желал увидеть вблизи.
Король Август был, несомненно, одним из красивейших мужчин своего времени, а когда хотел, умел быть одним из самых больших, самым очаровательным образом подкупающих, в обхождении владеть таким широким спектром, что от грубой развязности до сентиментальности играл с лёгкостью все роли.
В обществе французских танцовщиц, которых некогда встречал у Рейна, он восхищался их распущенностью, на французском дворе с большими дамами был это франт, полный достоинства, ему ничего не стоило изменить физиономию и характер. За очень маленькими исключениями, тогдашний женский свет любил этого Дон-Жуана. Настроиться для женского общества разного рода королю удавалось без особого труда. Константини едва мог сдержать его нетерпение, так ему нетерпелось познакомиться с Генриеткой. Это была для него только игрушка, но игрушки и насыщения, хоть бы самой большой ценой, стояли у него как цель жизни. После несколькодневных усилий наконец был назначен день. Король выскользнул, убранный в мундир офицера саксонской гвардии, вскочил на коня и пустился с такой безумной стремительностью, что итальянец едва мог его догнать.
Час был довольно поздний, заведение Ренаров, согласно договорённости, закрыто, Константини ввёл со двора Августа, который очень хорошо выдавал себя за скромного военного. Ренары ожидали с приготовленным ужином.
Кокетливая девушка нарядилась для гостя с чрезвычайным старанием, мать и она работали над этим целый день. Она была так очаровательна, хотя больше обаянием молодости, чем драгоценностями и шарфами, которыми её убрали. Её чрезвычайная красота сразу произвела великое впечатление на горячего Августа. Константини это заметил и испугался только, чтобы страсть не проявилась слишком резко, поспешно, и не выдала его. Король сам не желал быть тут узнанным, готов был к жертвам… но опасался Гойм и немного стыдился, что пал так низко.
За ужином, хоть пил много, так держал себя, что мог сойти за офицера и сына богатой семьи графов, каким его представляли. Стараясь понравиться, он был таким чрезвычайно любезным с Ренарами, что не колебались охотно принять обещание.
Генриетке понравился красивый офицер, но пробуждал в ней какую-то опаску… догадывалась, что не был тем, кем его ей представили… выдали мелкие детали, огромные бриллиантовые кольца на пальцах и пуговицы у жилета из драгоценных камней.
Когда король так забавлялся вечерами, днями занятый своей политикой, войском и смягчением раздражения, какое вызвало заключение Собеских и Яблоновского, беспокойный Витке под каким-то предлогом вырвался из Ловича и сначала побежал к Ренарам.
Итальянец хорошо обеспечил им тайное укрытие для вечерних свиданий, но купец был на такой стопе с ними всеми, что скрыть от него, что делалось в доме, было невозможно. Первая разболтала Генриетка, надеясь, что Витке откроет ей настоящую фамилию того офицера. Немцу, уже и так подозревающего Константини, было нетрудно догадаться, кого он сюда привёл, рассказ девушки о кольцах и пуговицах дал ему уверенности, что не ошибался, но не хотел говорить ей, что этот офицер был королём.
Он напал с глазу на глаз на Ренара.
– Вы губите своего ребёнка! Из всех хлопот этими вечерами вы могли догадаться, кого вам этот итальянец тащит. Это ни кто иной, как король.
– Тогда что? – отпарировал француз. – Я его сразу узнал, но не могу этому помочь! Я мог бы подвергнуть себя… Отказать в приёме было невозможно, но Генриеты ему всё-таки не продадим.
Витке в отчаянии вскочил.